Вот Уна и велела: несите все сюда, пусть пока полежит в новом шалаше вождя. А завтра сделаете еще один шалаш, для колдуньи. Там все и будет храниться.
Уне помогал Корос, уже успевший оклематься после поединка с Вироном. Только горло болело, и говорить следопыт почти не мог — показывал пальцами.
Вада от всех хлопот устранилась, ушла к Сиуку в шалаш. Тот стал чаще открывать глаза и даже попил воды, но по-прежнему никого не узнавал. Бредил. А Вада думала… Мыслей было много. Они теснились в голове, мешая друг другу…
Она решила искупаться в озере. После случая в раннем детстве, когда Вада едва не утонула в реке, она не боялась воды, считая ее своим покровителем. После купания девушка всегда чувствовала себя сильней, как будто допы пожевала. И мысли начинали быстрей бегать.
Вада отошла в сторонку от стойбища, где шумели пьяные варии, залезла в воду… Было так хорошо, что не хотелось вылезать обратно. Но уже темнело…
Девушка посидела немного на берегу, обсохла, надела малису. И тут заметила, что со стороны стойбища к ней направляются две кособокие фигурки. Когда фигурки приблизились, в одной из них Вада различила в наступивших сумерках знакомую персону Дула. Глот вел за руку молоденькую чернокожую дикарку. Варийка сразу узнала ее по очень белым, блестящим зубам — 'красавица' несколько раз заходила в шалаш к Вирону, приносила еду и воду.
Дикари остановились в нескольких шагах от Вады и уставились в землю.
— Вота, — неуверенно произнес Дул. — Она Чуми зовут.
— Чего вам? — удивилась девушка.
— Моя того, наша, — глот потеребил оттопыренное ухо. — Сиука говорила, я теперя воина.
— Воин? Ну не знаю…
— А ты теперя это, много-много колдун, Сола Озара.
— Да, теперь я колдун, — Вада вздохнула. Она еще не привыкла к новому прозвищу, которым ее успел наречь перед смертью Вирон. — И чего?
— Таво, — дикарь то ли дерзил, то ли проявлял присущую ему невоспитанность. — Рази я воина, моя жама вота, Чуми.
Глот подтолкнул девицу локтем, и они плюхнулись перед Вадой на колени.
— Это, вы чего? — растерялась Вада. — Зачем вы сели?
— Мы эта, обряда хочу.
— Вы хотите, чтобы я обряд совершила? Вас жамушем и жамой сделала?
— Угу.
— А на песке-то зачем валяться?
Девушка шагнула вперед, протянув руку, попыталась поднять Дула. И тут почувствовала сильный запах засохшей крови.
— Дул, это что такое?
— У?
— Вы где так в крови вымазались?
— Моя эта, — глот замялся. — Мяса ели.
— Мясо? Крысу, что ли, поймали?
— Угу. Крыса. Угу, — невольную подсказку про крысу Дул воспринял с энтузиазмом.
Девушке пришла в голову интересная мысль.
— А ну-ка, вставайте. Вставайте, вставайте, хватит валяться. Идите сюда.
Она подвела дикарей к самой кромке воды.
— Стойте здесь.
'Сладкая парочка' снова бухнулась на колени.
— Ладно, как хотите.
Она зачерпнула в ладошку воду. Глоты со страхом зажмурили глаза. Вада тщательно обмыла лица Дулу и Чуми.
— Все, можете вставать. Теперь вы жамуш и жама, как у настоящих вариев.
— Эта все? — подозрительно спросил Дул.
— Все-все. Только запомните. Теперь, как поедите, всегда лицо мойте. А то обряд действовать перестанет. Снова в глотов превратитесь. Поняли?
'Молодожены' синхронно кивнули головой.
— Идите в стойбище, к Уне. Она вас покормит. И шалаш покажет, где спать.
— Саси, — тоненьким голоском произнесла Чуми. Вада вздрогнула. Дикарское слово напомнило ей о кошмарных днях и ночах, проведенных в стаде Боро.
Дул и Чуми медленно побрели в сторону стойбища. Солнце окончательно свалилось за гору и вокруг сразу и резко потемнело.
Вада посмотрела на воду. В ней отражалась молодая луна, похожая на аккуратный ломтик отрезанной тыквы.
Внезапно в животе у варийки что-то кольнуло. Она с недоумением положила руку на живот и почувствовала очень легкий толчок. 'Странно, — подумала девушка. — Кто-то шевелится в моем теле. Надо спросить у мамы'. Еще какое-то время она стояла, прислушиваясь к себе, но толчки больше не повторялись.
На небе загорались светлячки, один за другим: далекие 'небесные' люди разводили ночные костры. А над этими кострами властно парил светло-желтый полумесяц недавно народившейся луны. Вада заворожено смотрела наверх, и трепещущий лунный свет таял в ее бездонных и загадочных, словно звездное ночное небо, глазах.