Он торопливо достал из-под черной рясы стеклянный флакончик, капнул немного на руку и смочил кожу на шее и за ушами. Холодный воздух наполнился пьянящим ароматом фиалки, и сразу вернулось чувство уверенности и непобедимости. Он сомневался, что эти простаки найдут там что-нибудь, в отличие от него и его сообщников. Но для надежности за ними теперь придется неусыпно следить. Может, удастся что-нибудь разузнать об этом провонявшем табаком медведе.
Словно черная тень, человек скользнул за надгробную плиту и пропал из виду. В воздухе еще некоторое время витал сладковатый аромат фиалки, но вскоре исчез и он.
2
Симон, палач и обе женщины молча поднялись из крипты. Лишь когда они оказались в доме пастора и Магдалена выжидательно посмотрела на лекаря, Симон начал рассказывать. Но после первых же слов он замолчал. В общей суматохе молодой лекарь позабыл спросить, кто эта красивая женщина, которую привела Магдалена. Она явно была не из этой деревни. Магдалена заметила его вопросительный взгляд.
– Я вас еще не представила, – сказала она. – Это Бенедикта Коппмейер, сестра пастора Коппмейера. Она ищет своего брата.
Куизль, до этого угрюмо куривший трубку, закашлялся. Лицо его скрылось в густых клубах дыма. Лекарь смущенно отвел взгляд в сторону. Через некоторое время голос подала Бенедикта.
– Что с моим братом? Я же вижу, что-то не так.
В конце концов Симон собрался с духом и осторожно заговорил:
– Ваш брат, как бы это сказать, он…
– Помер он, – перебил его Куизль. – Можете помолиться за него. Ему не помешает.
С этими словами он встал и вышел за дверь. Прошло несколько минут, а Симон все не мог подобрать слова. И без того бледное лицо Бенедикты стало совсем прозрачным. Она растерянно смотрела на лекаря.
– Это правда? – спросила она. – Андреас умер?
– Что все это значит? – спросила теперь Магдалена. – Симон, можешь ты все объяснить?
Симон про себя проклинал бестактность ворчливого палача. Он и раньше наблюдал подобные случаи, но каждый раз поражался грубым манерам, которые никак не вязались с тем Якобом Куизлем, который мог часами сидеть над книгами или играть в салочки в саду с семилетними близнецами, Георгом и Барбарой.
Немного помедлив, лекарь начал рассказывать. Пока он говорил, сестра священника, похоже, снова овладела собой. Он слушала сосредоточенно, стиснув кулаки. По взгляду ее Симон понял, что это далеко не первый удар судьбы, который пришлось принять этой приятной женщине.
– Не знаю, что здесь стряслось, – сказала она наконец, – но теперь хоть письмо, которое брат мне прислал, стало понятным. Он писал о какой-то необычной находке и что не знает, к кому обратиться. Я и мой брат… – Она ненадолго прикрыла глаза и сжала губы в тонкую линию. – Мы были очень близки. Он и раньше в трудных вопросах обращался ко мне за советом. Всегда слушал, что говорит младшая сестра… – Бенедикта позволила себе улыбнуться.
– А можно узнать, когда именно вы получили письмо? – тихо спросил Симон.
– Три дня назад. И сразу же отправилась в дорогу.
– Откуда? – не унимался Симон.
Бенедикта взглянула на него вопросительно:
– А я разве еще не говорила? Из Ландсберга, ниже по течению Леха. Мой покойный муж торговал там вином. После его смерти делами занимаюсь я.
И очень, видимо, неплохо, подумал Симон, разглядывая элегантный наряд вдовы. Он снова взглянул на изящное лицо, на котором показались первые возрастные морщинки. Изгиб рта выражал надменность и жесткость – эта женщина привыкла отдавать приказы. А глаза, напротив, лучились чуть ли не детским очарованием. Одежда сшита по последней французской моде. Во всей внешности Бенедикты читалось благородство. Именно этого Симону недоставало в Шонгау.
Лекарь поднялся.
– Полагаю, вам теперь хочется снова взглянуть на брата, – сказал он.
Торговка кивнула, потом поднялась, стянула рыжие волосы в пучок и наконец последовала за Симоном на улицу.
– Évidemment [4], – прошептала она, поравнявшись с лекарем и поправляя великолепно сшитый наряд.
Лекарь был в восторге. Приятная дама из Ландсберга не только одевалась по французской моде, но еще и говорила по-французски! Что за необычная женщина!
Магдалена спешила за ними следом. Если бы Симон оглянулся, то заметил бы мрачное выражение ее лица. Однако все его мысли были обращены к изящной и просвещенной незнакомке.
Примерно через час все трое двинулись обратно в Шонгау. Тело Коппмейера перенесли в костницу рядом с церковью, и сестра осталась ненадолго с братом наедине. Когда Бенедикта вернулась к своим спутникам, вид у нее был уже более собранный, хотя лицо еще оставалось бледным.
Якоб Куизль так и не появился, что Симона не особенно удивило. Многим приходились в тягость резкие, а иногда и оскорбительные выходки палача, но Симон слишком хорошо его знал, чтобы обращать на них внимание. Он полагал, что невозможно нормально ладить с окружающими, когда перевешаешь, обезглавишь и четвертуешь столько преступников. Лекарь еще не забыл последней казни, случившейся меньше года назад. Колесовали одного из солдат, зверски убивших нескольких детей в Шонгау. Куизль переломал ему все кости и только через два дня придушил его шнуром. Во время всей процедуры Якоб не выказал никаких эмоций. Несмотря на душераздирающие крики и плач, ни один мускул на его лице не дрогнул.
Они молча шагали рядом. Бенедикта вела коня по сугробам, Симон то и дело поглядывал на нее, но заговорить не решался. Она, казалось, целиком погрузилась в раздумья, ее одолевала скорбь о покойном брате. Магдалена тоже молчала и смотрела только на дорогу. Симон пытался ее приободрить, но она отвечала крайне неохотно и односложно, и лекарь прекратил свои попытки. Что с ней случилось? Неужели он ее чем-то обидел? Он любил эту девушку, хоть брак с бесчестной дочерью палача и был невозможен. Отец без конца убеждал его посвататься к какой-нибудь дочке богатого горожанина. Симон пользовался всеобщей любовью местных женщин. Он одевался по последней моде, тщательно следил за своей внешностью, и для каждой у него имелся приятный комплимент. И пусть ростом он не вышел – девушки на это не обращали внимания. С некоторыми из них лекарь успел уже побывать на ближайшем сеновале. Но когда он встретил Магдалену, все изменилось. Она очаровала его своим нравом, образованностью и знаниями о целебных травах и ядах. И это несмотря на ее упрямство и периодические вспышки гнева, которые превращали их и без того редкие свидания в настоящее испытание.
А с другой стороны, с какой женщиной было бы проще?
Через некоторое время деревья расступились, и перед ними открылись поля, за ними зеленой лентой нес свои воды Лех. На холме к ясному зимнему небу тянулись башни и стены Шонгау. Путники прошли в главные ворота мимо двух сонных стражников, и Симон вздохнул с облегчением. Бенедикта шагала рядом, вид у нее был изнуренный. До тех пор пока не прояснится, от чего умер ее брат, она решила остановиться в трактире «У золотой звезды». Симон пытался ее отговорить, но, заметив взгляд женщины, замолчал. Весь ее вид говорил о том, что к возражениям она не привыкла.
Симон мысленно возвратился к подземелью и надписи на гробнице.
Non nobis, Domine, non nobis, sed nomini tuo da gloriam…
Откуда же он узнал об этом изречении? Было ли это в университете Ингольштадта? Нет, он прочитал его не так давно. Значит, в Шонгау? Симон знал лишь три места в городе, где, помимо Библии и нескольких крестьянских календарей, имелись другие книги. Первое – это его спальня, а вернее, сундук возле кровати. Там он и так рылся целыми днями. Второе – комнатка в доме палача. В своем шкафу Куизль хранил книги о ядах и травах, а также работы о новейших способах лечения. И, наконец, третье – жарко натопленная библиотека дворянина и книголюба Якоба Шреефогля. С ним лекарь сдружился год назад, когда начались убийства детей. Тогда он спас приемную дочь дворянина.
Шреефогль… Библиотека…