Повозка остановилась на повороте, где стояло несколько особенно богатых строений, включая дом местного судьи и амбар, в котором хранились перевозимые товары. Извозчик собирался переночевать в конюшне «Швабского подворья», лучшего из здешних трактиров. Симон поблагодарил его, и с Петером они двинулись дальше. Уже смеркалось, на забрызганных нечистотами улицах стояла мертвая тишина, лишь изредка мычали коровы в хлевах. Симон буквально чувствовал царящее в деревне угнетение. Немногочисленные прохожие, которые им попадались, проходили, не здороваясь и уставившись себе под ноги. Симону показалось даже, что какой-то пожилой крестьянин злобно выругался им вслед. Но голос был слишком тихим, чтобы разобрать слова.
Симону вдруг бросились в глаза пучки зверобоя, привязанные повсюду к запертым дверям. Согласно поверьям, зверобой отгонял дьявола и злых духов. Как правило, окропленные святой водой кустики использовали в Вальпургиеву ночь, когда ведьмы собирались по тайным местам. Но Вальпургиева ночь прошла на той неделе, а пучки были довольно свежими.
«Как если бы их повесили у дверей сегодня утром, – пронеслось в голове у Симона. – Ради всего святого, что здесь произошло?»
Учительский дом находился недалеко от церкви. Дом был небольшой и красивый, с огородом, где сквозь остатки снега пробивалась зелень. Из окна доносились приглушенные голоса нескольких мужчин.
– Ну, скоро познакомишься со своим учителем, – подбодрил Симон Петера, открывая скрипучую калитку. – Очень мило со стороны Георга Кайзера, что он согласился тебя приютить. – Он улыбнулся: – А ты знаешь, будучи студентом, я тоже прожил у него несколько месяцев. Это было в Ингольштадте. У меня была тогда собственная комната, и это за несколько крейцеров в неделю. А его жена…
В этот миг дверь распахнулась и из дома вышли двое мужчин. Один из них – пожилой, в сутане священника, второй – молодой, высокий парень в одежде простого ремесленника; в руках он держал кипу перевязанных бумаг. Вид у обоих был очень серьезный, однако Симон заметил в глазах молодого блеск, никак не сочетающийся с печальным выражением лица.
– Тогда увидимся через два дня на репетиции, – шепнул пожилой священник своему спутнику. – И смотри, Ганс, чтобы до тех пор выучил текст. В противном случае мы можем и передумать.
Коротко кивнув, словно он их и не заметил, священник прошел мимо Симона и Петера. Лицо у него было каменно-серым. Молодой ремесленник молча прошел следом, даже не удостоив встречных взглядом.
– Вам тоже хорошего дня, – бормотнул Симон, пожав плечами, и постучал в запертую уже дверь.
Послышались торопливые шаги, дверь распахнулась. Напротив Симона стоял тощий, немного сутулый господин лет шестидесяти. Сквозь стекла пенсне он с раздражением смотрел на вновь пришедших.
– Черт возьми, что вам еще… – начал он.
Потом лицо его осветила улыбка.
– Господи, Симон! – воскликнул он. – Как же я мог забыть! Ты ведь собирался приехать сегодня.
Он с радостью обнял Симона, после чего наклонился к Петеру, который смущенно прятался позади отца.
– А ты, должно быть, тот самый выдающийся юноша, о котором я столько слышал, – продолжил с улыбкой Кайзер и протянул мальчику руку: – Рад видеть тебя здесь. Меня зовут Георг Кайзер, я местный учитель.
Петер смущенно подал ему руку, при этом выронив на мокрый пол несколько рисунков. Когда Кайзер наклонился, чтобы поднять их, у него вырвался изумленный возглас.
– Ты это сам нарисовал? – спросил учитель и вернул Петеру рисунки.
Петер молча кивнул, и Симон ответил за него:
– Петер непременно хотел их взять, – пояснил он, не скрывая отеческой гордости. – Иногда по нескольку дней сидит над такими вот рисунками. Он просто помешан на всем, что связано с анатомией. Постоянно заваливает меня вопросами по медицине.
Кайзер улыбнулся:
– Как и ты в свое время, Симон. Помнишь? Правда, ты не менее часто выспрашивал у меня, в каком из трактиров лучшие музыканты и где в Ингольштадте самое дешевое вино.
– Слава богу, Петер до такого пока не дошел, – рассмеялся Симон.
Но потом взгляд его омрачился. Учение в Ингольштадте по-прежнему оставалось для Симона темным пятном в его жизни. Он проучился там лишь несколько семестров, пока у него не закончились деньги. С одной стороны, потому что он спускал сбережения на хорошую одежду, вино и азартные игры скорее, чем на учебу, с другой – потому что скупой отец сверх необходимого не дал ему ни гроша. Георг Кайзер стал тогда спасением для Симона. Он преподавал в Ингольштадте теологию и музыку и приютил у себя юного бездельника, словно родного сына.