Безжизненным взором человек взглянул на горстку паломников далеко внизу. Они тащились сгорбленные под дождем с молитвами и благочестивыми песнями – и вера их была так сильна, что он мог ее буквально чувствовать. На башне он ощущал ее наиболее явственно – как молнию, как перст небесный, что наполнял его божественной силой. Довольно долго он думал над тем, как мог воплотить в жизнь свою мечту. Теперь цель почти достигнута.
Он поставил светильник на пол, огляделся и принялся за работу.
2
Воскресное утро 13 июня 1666 года от Рождества Христова, в Шонгау
– Проклятие, убери свои грязные лапы с моей любимой ступки, иначе спать без каши отправлю!
Палач Шонгау сидел дома за столом и пытался отвадить своего трехлетнего внука Петера, который вознамерился съесть растертые травы из старинного каменного горшка. Травы хоть и не были ядовитыми, но даже Куизль не мог сказать, как смесь из арники, зверобоя, меума и крапивы подействует на малыша. В худшем случае мальчику грозил понос, что, ввиду небольшого количества еще чистых пеленок, ввергало палача в ужас.
– И братцу своему скажи, чтоб кур оставил в покое, или я самолично ему башку проломлю!
Пауль, которому едва исполнилось два года, ползал по пахучему тростнику, расстеленному на полу и под столом, и со смехом тянулся ручонками за курами, отчего те с кудахтаньем носились по комнате.
– Да черт бы вас побрал!
– Ты слишком уж строг с ними, – донесся вдруг слабый голос с кровати, поставленной рядом. – Вспомни нашу Магдалену, когда она была маленькой. Сколько раз ты говорил ей, чтобы она не ощипывала кур живьем, а она все равно делала это.
– И каждый раз хорошенько за это получала.
Куизль с ухмылкой повернулся жене, но, увидев ее бледное лицо и круги под глазами, сразу же посерьезнел. Прошлой ночью Анна-Мария слегла с тяжелой лихорадкой. Она заболела совершенно внезапно и теперь лежала, сотрясаемая ознобом, под тонким шерстяным одеялом и несколькими волчьими и медвежьими шкурами. Приготовленное палачом лекарство, разбавленное медом и водой, должно было немного облегчить симптомы.
Куизль беспокойно взглянул на жену. Последние годы не прошли для нее бесследно: в неполные пятьдесят лет она хоть и была еще красивой женщиной, но по лицу ее уже пролегли глубокие морщины. Некогда блестящие черные волосы потускнели и перемежались теперь седыми прядями. Бледная и закутанная в несколько шкур, так что виднелась лишь голова, она напоминала палачу белую розу, которая начала увядать после долгого лета.
– Попробуй поспать немного, Анна, – заботливо проговорил Куизль. – Сон лучше всякого лекарства.
– Поспать? Каким образом?
Анна-Мария тихо засмеялась, но смех сразу перешел в кашель.
– Ты тут бранишься на чем свет стоит, – добавила она затем хриплым голосом. – А малыши все наши горшки опрокинут, если их кто-нибудь не остановит. Главе семейства и невдомек ведь.
– Какого черта…
И верно, маленький Петер, пока палач не видит, вздумал залезть на лавку возле печи, чтобы оттуда добраться до компота из прошлогоднего урожая. Он как раз вскарабкался на сиденье и взялся за один из горшков с разваренными вишнями. Горшок выскользнул из его ладоней и с грохотом упал на пол. Содержимое его расплескалось во все стороны, и вся комната стала похожа на место неудавшейся казни.
– Дедушка, смотри, тут кровь.
Петер с широко раскрытыми глазами показал на лужу под ногами, потом обмакнул в нее палец и лизнул.
– Хорошая кровь.
Куизль схватился за голову и снова выругался. В конце концов он, недолго думая, схватил мучителей за шиворот и под их же громкие протесты выставил обоих в сад. Дверь с грохотом захлопнулась, и палач принялся собирать с пола раздавленные вишни, при этом перепачкавшись сам с ног до головы красным соком.
– Надеюсь, в колодец оба свалятся, – бормотал он. – Спиногрызы проклятые.
– Не говори так, – возразила Анна-Мария с постели. – Симон с Магдаленой никогда не простят нам, если с малышами что-нибудь случится.
– Симон с Магдаленой! – Куизль смачно сплюнул на тростник. – Слышать о них не желаю! И что вздумалось этим двоим ошиваться под Святой горой… Целую неделю! – Он покачал головой и вытер руки о поношенный кожаный фартук. – Двух молитв в базилике Альтенштадта вполне хватило бы. По одной на каждого мальца.
– Господь смилостивился над нами, и нам следует его поблагодарить, – напомнила ему жена. – Тебе и самому паломничество не помешало бы, учитывая, сколько на твоих руках крови казненных.