— И ты видела Петера еще раз вечером?
— Штехлин про то ничего не знает, и да поможет мне Бог.
— Кто еще был?
— Пе… Петер после еще спустился к реке… Один.
— Зачем?
София поджала губы. Она избегала его взгляда.
— Зачем, я спрашиваю?
— Он сказал, это тайна. Он… он хотел еще с кем-то встретиться.
— С кем?
— Не сказал.
Симон встряхнул Софию. Он чувствовал, что девочка чего-то недоговаривала. Она неожиданно вырвалась и устремилась в ближайший переулок.
— Стой!
Симон бросился за ней. София бежала босиком, ее ножки шлепали по утоптанной глине. Она уже достигла Бранного переулка и затерялась среди служанок, возвращавшихся с рынка с полными корзинами. Когда Симон проскочил среди них, то задел одну из корзин. Та выпала из рук служанки, и редька, капуста и морковь разлетелись по всей улице. За спиной Симон услышал яростные крики, но остановиться не мог из страха упустить девочку. София оказалась шустрой; она уже исчезла за следующим поворотом, там переулки были не так многолюдны. Симон придерживал одной рукой шляпу и мчался за девочкой. Слева два дома упирались крышами друг в друга, и между ними вел узкий, едва втиснешься, проулок. На земле лежали кучи мусора и всякого хлама, а по другую сторону Симон увидел удирающую фигурку. Он выругался, распрощался с сапогами, пропитанными говяжьим жиром, и перескочил первую груду мусора.
Юноша приземлился прямо в лужу помоев, поскользнулся и плюхнулся в кучу строительного мусора, гнилых овощей и осколков ночного горшка. Шаги вдалеке постепенно затихли. Симон со стоном поднялся, и на верхних этажах начали открываться окна. Озадаченные жители рассматривали порядком измученного лекаря, который устало собирал с плаща листья салата.
— Вконец погрязли в собственном дерьме! — выкрикнул он вверх и заковылял в сторону Речных ворот.
Палач рассматривал сквозь стеклышко горсть желтых кристаллов, мерцающих под пламенем свечи. Кристаллы были подобны снежинкам, совершенны по форме и огранке. Якоб улыбнулся. Когда он вникал в таинства природы, он не сомневался в существовании Бога. Кто же иначе смог бы сотворить столь прекрасные произведения искусства? Человек подражал в своих открытиях лишь своему Создателю. Правда, тот же Бог допускал, чтобы люди мерли как мухи, сраженные чумой и войной. В такие мгновения сложно было уверовать в Господа, но Куизль усматривал его сущность в красотах природы.
Как раз когда он с помощью пинцета осторожно разложил кристаллы по пергаменту, служившему подкладкой, в дверь постучали. И прежде чем он успел что-либо сказать, она приоткрылась, образовав узкую щель. В комнату ворвался сквозняк и сдул пергамент к краю стола. Якоб с проклятием схватил его, чтобы тот совсем не упал, но часть кристаллов все же провалилась между досками стола.
— Кто, черт побери…
— Это Симон, — успокоила его жена, которая и открыла дверь. — Хотел вернуть тебе книги. А еще побеседовать. Говорит, что срочно. И не ругайся так громко, дети уже спят.
— Пусть заходит, — пробурчал Куизль.
Когда он оглянулся на Симона Фронвизера, то увидел, что гость вдруг перепугался. Только теперь он заметил, что так и не снял монокль. Сын врача уставился на зрачок величиной с дукат.
— Безделушка, — пробормотал Якоб и снял оправленную в латунь линзу. — Но иногда чертовски полезная.
— Откуда она у вас? — спросил Симон. — Такая стоит целое состояние!
— Скажем так, я оказал услугу одному советнику, а он отблагодарил меня… — Якоб принюхался. — От тебя воняет.
— Я… я вляпался. По пути сюда.
Палач махнул рукой, затем протянул Симону линзу и показал ему желтую кучку на пергаменте.
— На-ка, взгляни. Что скажешь об этом?
Симон склонился с моноклем над крупинками.
— Это… это потрясающе. Такой линзы я еще…
— Я про зернышки спрашиваю.
— Ну, по запаху я бы сказал, что сера.
— Нашел среди глины в кармане у Гриммера-младшего.
Симон сорвал монокль и взглянул на палача.
— У Петера? Но как она попала к нему в карман?
— Мне тоже интересно.
Якоб взялся за трубку и принялся ее набивать. Симон тем временем ходил из угла в угол по комнатке и рассказал о встрече с девочкой. Палач время от времени что-то бормотал, а в остальном был полностью поглощен своим занятием. Когда Симон закончил рассказ, Куизля уже окутывал табачный дым.
— Я был у Штехлин, — сказал он, наконец. — Дети и в самом деле бывали у нее. Кроме того, пропал альраун.
— Альраун?
— Волшебный корень.
Куизль в двух словах поведал ему о разговоре со знахаркой и беспорядке в ее доме. При этом он делал долгие паузы и во время них глубоко затягивался. Симон тем временем уселся на табурет и нетерпеливо ерзал туда-сюда.