Сил на то, чтобы обернуться человеком, совсем не осталось. Потому я бегала по лесу в волчьем обличии. Даже не бегала, едва передвигалась или лежала, затаившись и боясь уснуть. Если кто подбирался слишком близко, вцеплялась в него зубами или когтями, а потом снова бежала.
Нельзя сосчитать, сколько на моем теле было ран от боевых заклятий или обычного оружия. От усталости, голода, обиды и запаха зелий, которыми меня щедро поливали маги и их сообщники, кружилась голова. Казалось, от них я совсем перестала чувствовать даже воздух вокруг и запахи леса. Я и себя то перестала осознавать, все больше отдаваясь на волю звериных инстинктов. Затуманенное бесконечными иллюзиями, болью и бессонницей сознание воспринимало лишь проклятый лес, центром которого стала старая охотничья сторожка. Куда бы я ни бежала, я не могла вырваться из него, раз за разом возвращаясь к этому месту. Этот дом должен был вызывать приятные воспоминания из детства, но теперь стал будто символом боли и ненависти, которую я видела в знакомых лицах.
Я пыталась заставить себя поверить, что они иллюзорны, но всё больше верила тому, что они говорили и делали. Разве я могу быть уверена, что никто из моих друзей и знакомых не думал того, что повторяли эти иллюзии? Разве не мог хоть кто-то из них оказаться тут? Они слишком много знали обо мне и окружавших меня людях. Вполне возможно кто-то из них давно оказался на стороне магов и сейчас, в этом лесу, преследует меня вместе с ними.
Вскоре я перестала различать лица бывших друзей. Какая разница, если все они хотели лишь одного: ударить, обжечь, ранить, убить?
Лицо Виена сохраняло прежнюю четкость ещё какое-то время. Но и оно исчезло, когда боль раненного волка стала сильнее сознания человека.
Казалось, я полностью растворилась в собственном даре, исчезла. Лишь тоненькая нить теперь связывала меня с реальностью. Она не давала окончательно сорваться в темноту. Что-то теплое, вечное, неизменное держало меня. Ради этого чего-то нужно было выжить, чтобы не случилось. И я держалась за эту нить, хотя уже и не воспринимала происходящее.
Глава 21. Обрывок браслета
Как бы не убеждал себя Виен, что их с Алишей разница в положении ничего для него не значит, после разговора с отцом Ливии он много думал об этом. Нет, он не считал отличие в статусе чем-то зазорным. В конце концов, его лучший друг и вовсе был принцем и будущим императором, а Виен еще и служил ему столько лет. Но все испытывал некоторую неловкость, когда товарищи-стражи просили рассказать его о будущей жене или познакомить их.
Как это должно было произойти? Он пригласит их в свой маленький дом и скажет: вот Алиша, моя жена, она — дочь Первого Наместника? Для него-то она оставалась все той же «переодетой служанкой» с даром оборотничества и не свойственной девицам любовью к оружию. А для местных она — символ прошлого и становления их города, дочь сильнейшего из оборотней.
Виен лишь отмахивался от надоедливых товарищей, злясь на себя за то, что отец Ливии может оказаться прав, и однажды это встанет между ними. Усугубляло всё то, что на их свадьбу Алиша решила пригласить лишь двоих человек, пусть и с семьями: советника Вадлена и самого наместника Олана. Конечно, Виен знал нелюдимый характер будущей жены. Всё же она с детства привыкла таиться, и эта привычка переросла в нечто большее, что не исчезнет ни за день, ни за год. Она легко общалась с другими, не стеснялась обратиться к незнакомцам, но доверяла с осторожностью и почти ни с кем не сближалась. Эти двое и были её близкими людьми. А к Вадлену она и вовсе относилась как к родному.
Вот Виен и терзался мыслями, как воспримут «друзей» невесты его товарищи. Наверное, будет не до веселья, все будут чувствовать себя неловко в присутствии таких людей.
Однако, Фаргир был не слишком большой город. Да и с Алишей они не скрывались, когда вместе гуляли по его улицам. Конечно, все уже обо всем знали. И лишь потешались над тем, как Виен пытается обойти эту тему. Всё же в Фаргире гораздо проще относились к подобным вещам. Виен совсем не обиделся на подначки товарищей. А те поведали, что и наместник Олан сам был когда-то простым воином. При Первом Наместнике и вовсе служил на побегушках у более старших оборотней. Сейчас об этом не говорили открыто — Олана уважали все в городе. Но что было, то было. Да и сам Первый Наместник, как поговаривают, родился в семье конюха.
Это больше не беспокоило Виена. Он даже решил, что отец Ливии просто хотел заставить пожалеть его о выборе невесты. Такая мелкая месть. Ну и ладно — пусть старик хоть так потешится, решил Виен. Во дворце императора люди и не такое вытворяли.