– Постой, разве не так делают гирканцы, когда нападают в степи на караваны? – спросил Аддо с невинным видом.
Закир разразился новой чередой проклятий.
– Значит, тебя ранили стрелой. Хорошо, что ты все-таки удрал от них. – Аддо сел на песок рядом с ним.
– Удрал! – В глазах гирканца показались слезы. – Это они удрали от меня… А впрочем – неважно. Твой раб не врет? Мне крышка?
– Нет, если ты примешь нашу помощь.
Закир застонал от бессильной ярости. Его самолюбию был нанесен сильнейший удар, и следовало не сразу согласиться на предложение приятеля, а немного посопротивляться, и этим поддержать славу гордого воина степей. Но сил у Закира недоставало даже на это.
Сикх приготовил воду, чистое тряпье для перевязки, разжег небольшой костерок из колючих, насквозь сухих веток мертвого кустарника, и раскалил на огне лезвие ножа. Тем временем Аддо снял заскорузлую повязку и осмотрел рану на плече гирканца.
– Сильно нагноилось, – заметил он. – Но с другой стороны, это к лучшему. Ты почти не почувствуешь боли…
– У тебя руки, как у женщины, – язвительно произнес Закир. – Я не боюсь боли… Я ведь не неженка.
– У вендийцев высокого происхождения руки и должны быть нежными, – терпеливым голосом проговорил Алибасур. – Ты должен радоваться этому. Искусство целительства доступно только некоторым кастам. А врачевание ран – привилегия самых благородных. В отличии от, скажем, зубодеров, чей труд презреиен и жалок.
– У меня отродясь не болели зубы, – сообщил гирканец.
Пока они разговаривали подобным образом, Аддо извлек наконечник и вычистил рану от поверхностного гноя. Потом он тщательно разжевал комок кальянного зелья и сделал из него примочку.
– Теперь дело за временем, – сказал он. – Когда мы вернемся в Хоршемиш, пригласим к тебе самого искусного лекаря из возможных. Два дня ты всяко протянешь. Если тебе станет худо, мы усадим тебя па верблюда. Вернее – уложим ему на спину.
– Причем здесь верблюд? – спросил Закир. – Мы никуда не возвращаемся. То есть, вы, если желаете, можете и повернуть, но я еду дальше.
– Бернегард и Сигур нас обошли, – пожал плечами Аддо. – Нет большого смысла гнаться за ними.
– Одного из них я должен догнать, – сказал гирканец и скривился. – Даже убивать не буду эту тварь, только хочу, чтобы он видел, что я выжил…
– О чем ты говоришь? – удивился вендисц.
– Не о чем, а о ком, – процедил сквозь зубы Закир. – О Сигуре, да пожрут его печень стервятники!
– Конечно, ты не должен ничего объяснять, но если тебе не трудно… – Аддо старался проявить деликатность. Однако гирканец перебил его.
– Когда эти черные, на ящерицах, пропали, я добрался сюда и упал с коня. Едва из раны перестала течь кровь, как появился Сигур со своим проводником… Прегнусный тип, настоящий конокрад и вор. Он смотрел на меня и ухмылялся. Я не просил помощи у Сигура, как не просил ее у вас. Он сам завел об этом разговор. Сказал, что ему очень жаль, но он не повезет меня, не станет возиться и даже воды не оставит, потому что умирающему она ни к чему.
«Эй, разве я похож на умирающего?» – спросил я.
«Завтра станешь похож, это уж точно», – ответил он.
«Ну и проваливай! – сказал я. – Желаю тебе выиграть пари и удавиться на собственных кишках!»
«Пари? – он расхохотался мне в лицо. – Глупый гирканец! Я выиграю в любом случае, и никого не останется на свете, кто бы мог оспорить мою победу!»
«Может, добьем его?» – спросил проводник.
«Охота тебе марать руки об эту падаль!» – отвечал ему Сигур.
Потом они ускакали. У них были слишком свежие лошади… Я не знаю, как это объяснить, да и нужно ли объяснять… От злости я едва не повредился в уме. Но теперь мне лучше, и я… благодарен тебе, Аддо.
Последние слова дались гирканцу нелегко, но он справился с этим.
Алибасур впоследствии говорил, что па его глазах свершилось превращение незрелого юноши в настоящего воина, отец которого может гордиться им.
– Сдается мне, Сигур замыслил недоброе, – сказал Аддо, когда они продолжили путь.
Закир наотрез отказался сесть на верблюда, и продолжал ехать на своей тощей лошади, действительно похожей на борзую собаку, причем не только статью, но и злобным норовом. Она то и дело пыталась укусить за ногу верблюда Алиба-сура, вынуждая его брыкаться.
– Гнусная мокрица, – с большими чувством молвил Закир. – Что бы он ни задумал, вряд ли это достойно и хорошо.
– Если господа позволят, я поделюсь с ними своими мыслями, – важно произнес Алибасур.