До сих пор Серафина ненавидела свой день рождения. Ее ничуть не утешало то, что она была не виновата в случившемся. Тогда она не отходила от его постели. Дариус метался в лихорадочном бреду, не понимая, что принцесса постоянно говорит с ним, шепчет молитвы, но именно ее тихий охрипший голосок был нитью, связывающей его с жизнью.
Позже ему рассказали, что Серафину пытались увести от его постели, но она сопротивлялась как безумная — и оставалась возле Дариуса.
Он никогда не забывал об этом. Дариусу раньше и в голову не приходило, что кто-то может быть так ему предан. Едва он пришел в себя, она повесила ему на грудь этот образок и сказала, что Богоматерь будет его защитницей. А затем произнесла еще нечто очень важное… Как же это звучало?
Она смотрел в глаза прекрасной молодой принцессы, в ушах его звучал шепот шаловливой девчушки:
«Ты самый храбрый рыцарь на свете, Дариус, и, когда вырасту, я выйду за тебя замуж!»
Глава 3
— Образок все еще у тебя, — прошептала принцесса. Она уставилась на крохотный серебряный образок, который лежал у нее на ладони, еще согретый теплом его тела.
— Все еще у меня, — тихо отозвался Дариус. Потрясенная Серафина попыталась прочесть правду в его бездонных агатовых глазах. Она затаила дыхание, не смея преступить черту и придать своему открытию слишком большое значение. Однако был же какой-то смысл в том, что Дариус до сих пор носил побрякушку, которую она подарила ему давным-давно! Ей хотелось рассмеяться и обнять его.
Неописуемая радость, мучительно сладостная, разгоралась в ее груди, расходясь волнами по телу, лучилась из внезапно затуманившихся глаз.
— Говорю вам: все будет хорошо.
Он улыбнулся ей своей смущенной мальчишеской улыбкой и потупил взгляд.
Какое-то мгновение принцесса нежно рассматривала Дариуса в теплом мерцании свечей. От потери крови он побледнел и осунулся. Глаза смотрели пронзительнее и натороженнее, темные круги под ними свидетельствовали о застарелой усталости, в уголках глаз прибавилось морщин.
— Ты наверняка ничего не ешь, — мягко заметила она.
Он пожал плечами и что-то невнятно возразил.
Принцесса знала, что временами Дариус подвергал себя суровым постам, безжалостно добиваясь необычайного рыцарского совершенства. Он находился в постоянном поиске, в погоне за славой и совершал подвиг за подвигом, словно не веря, что когда-нибудь достигнет идеала. Это надрывало ей сердце.
«Что ж, — подумала принцесса, — по крайней он согласился принять помощь». Она выпустила из рук образок, и он вновь повис у него на груди. Поднявшись с колен, Серафина поцеловала Дариуса в лоб.
— Я сейчас вернусь, — прошептала она, направляясь к закипавшему чайнику.
Вскоре кипяток был налит в два таза, которые Серафина по очереди перенесла поближе к креслу Дариуса, затем тщательно вымыла руки, морщась от боли в порезанном и распухшем пальце.
Попытка снять перстень не удалась, так как золотая оправа погнулась. Возиться с перстнем принцессе было некогда, и она повернулась к терпеливому пациенту.
— А теперь давай-ка осмотрим все как следует.
Серафина подошла к Дариусу слева, желая внимательнее изучить последний след его отваги и беззаветной преданности ее семье.
На блестящей загорелой коже при первом же прикосновении ее пальцев появились мурашки. Принцессе хотелось бы погладить это мощное тело… детально изучить его… Пластичность скульптурной лепки груди Дариуса зачаровала ее. Надменный изгиб шеи притягивал взор. Не в силах совладать с соблазном, она медленно прошлась ладонью по твердым, как камень, мышцам предплечья, приближаясь к раненому плечу.
Дариус сидел покорно, не поднимая головы. Серафина ощутила, как постепенно его покидает напряжение, увидела, как опустились длинные ресницы, и принялась за дело.
Сначала она смыла кровь с левого плеча, затем протянула руку и дотронулась до старого шрама под правой ключицей. Именно сюда восемь лет назад, в день ее рождения, попала пуля убийцы, покушавшегося на короля. Врачи утверждали, что от такой раны, Дариус непременно умрет. Священник совершил над ним последний обряд. У отца на глаза навернулись слезы — дело неслыханное. Серафина тогда словно обезумела. Ей не хотелось сейчас думать об этом, но именно тогдашние мучения Дариуса пробудили в ней интерес к медицине.
Она намочила тряпицу в теплой воде, отжала ее, затем внимательно посмотрела на рану и слегка протерла ее края.
Очень глубокий разрез. Едва Серафина нажала на край, потекла кровь.
— Настойка амаранта ослабит кровотечение, но рану придется зашить, — задумчиво проговорила она. — Полагаю, понадобится наложить не более девяти швов. Хочешь выпить перед тем, как я начну?
— Я не пью спиртного.
— Мне это известно. Я не предлагаю тебе напиться допьяна, просто хочу притупить боль.
— Нет! — отрезал Дариус.
— Ну как хочешь, бедный заложник чести. Принцесса смочила чистый сухой лоскут коньяком.
Плотно прижав тряпицу к ране, она впилась глазами в лицо Дариуса, уверенная, что обжигающая примочка заставит его поморщиться от боли. Но он лишь судорожно глотнул и посмотрел на Серафину, презрительно прищурившись. Лицо его выражало привычную надменную дерзость. Она покачала головой, восхищенная его стойкостью.
Затем, налив из маленького флакона немного жгучей настойки на чистое полотенце, Серафина несколько минут подержала его на ране.