— Почему твой отец такой? — спросил Уилсон.
— Какой «такой»?
— Абсолютно аморальный. Ведь он не дурак. Он знает разницу между добром и злом. Чем он оправдывает в своих глазах жизнь убийцы и работорговца? Впрочем, этот вопрос относится и к тебе.
— Не нужно так серьезничать со мной.
— И все-таки ответь. Тебя спрашивает твоя совесть. Помнишь?
— Это у нас в крови, как у тебя — азартные игры. Пейджи — пираты с семнадцатого века. Бороться с нравственностью, сам понимаешь, бессмысленно.
— Ну а если без…
Крикет на минуту задумалась.
— Тогда так. Мы, Пейджи, никогда не верили в общественный договор. Идея о том, что ты должен относиться к соседу так, как ты хочешь, чтобы он относился к тебе, с нашей точки зрения — кусок дерьма. Ну в самом деле, посмотри на мир. Сосед готов ударить тебя ножом в спину за сущую безделицу. Конечно, порой, как, например, в 1950-х, мир кажется безопасным, управляемым законом и здравым смыслом. Но это только кажется. Поезда приходят вовремя, постоянно растет число юристов, но все это — лишь дымовая завеса, скрывающая хаос.
— Ты рассуждаешь как дон Луис, — заметил Уилсон и почувствовал, что Крикет оцепенела.
— Попробуй пройти ночью в одиночку по улице в некоторых районах твоего собственного города, — сказала она. — Где он, твой «Общественный договор»? Нет его.
— Ладно, допустим на минуту, что мир порочен, — предложил Уилсон. — Разве это дает кому-нибудь права на порок, преступление? Мы должны бороться за добро, Крикет. Или по самой крайней мере не творить зла. Вот тебе твой первый урок нравственности.
Крикет помолчала, осмысливая услышанное.
— Моя жизнь была слишком жестокой, чтобы верить в абстрактные истины. Все, что я видела, — это то, как большая рыба поедает малую. Люди поступают, подчиняясь наихудшим побуждениям. Но не бросай меня. Я все еще надеюсь, что хотя бы часть твоей веры в человечество передастся мне, пока не поздно.
— Дело не в том, чтобы я оставался с тобой, а в том, чтобы увести тебя от них.
— Терпение, — прошептала Крикет. — Нам нужны деньги, и мы должны выбрать удобный момент.
— Когда это случится?
— Молчи, — сказала Крикет и обняла Уилсона.
6
В полночь «Ужас» тихим ходом вошел в гавань Ригалы. Над доками возвышались стрелы подъемных кранов, покореженных при артиллерийском обстреле. Из полузатопленных килекторов вытекал мазут и раскрашивал грязную воду во все цвета радуги. По низкому небу пробежал луч прожектора, как палец по книге для слепых, и потух.
Пейдж поставил «Ужас» в дальнем конце южного причала, освещенного лампочками на голом электропроводе и огороженного использованными автомобильными шинами. Крикет спрыгнула на причал и закрепила канат на ржавой тумбе, торчащей из бетона. За Крикет последовали остальные члены экипажа. Пейдж развязал мешок и торжественно вручил людям оружие и сумки с запасными патронами. Шлюбер и Нгуен повесили через плечо автоматы Калашникова китайского производства. Мустафе досталось охотничье ружье с вертикальным расположением стволов и мачете в деревянных ножнах. Крикет вооружилась пистолетом-пулеметом «МАК-10» и охотничьим ножом. Капитан взял себе полуавтоматическое охотничье ружье двенадцатого калибра, 9-миллиметровый пистолет «беретта» и вопросительно взглянул на Уилсона.
Уилсон растерялся. Ему не нравилась складывающаяся ситуация.
Пейдж сурово сдвинул брови:
— Эта страна — трахнутый змеюшник, полный бандитов и им подобных. Не будьте таким гражданином, выбирайте оружие.
Уилсон заглянул в мешок: автомат, несколько пистолетов и штыки в зеленоватых ножнах. Он выбрал револьвер в кожаной кобуре.
На металлическом кольце внизу револьверной рукоятки болтался кусочек кожаного ремня.
Пират хихикнул, взял у Уилсона револьвер, открыл и крутанул барабан:
— Подходящее оружие. Восьмизарядный револьвер «веблер-викерс» времен Первой мировой войны. Загляните внутрь кобуры.
Уилсон поднес кобуру к свету и прочитал: «Ubi Bene, Ibi Patria, лейтенант Дж. Ф. Хуке, 12-я рота, 2-й батальон, Королевский уэльский стрелковый полк, Фландрия, 1917 год».
— Офицеры, глупые засранцы, обычно шли в атаку впереди с револьверами и со свистками в зубах «За Бога и за родину». Дерьмо. Их разрывало на куски в первой же атаке. Для вас вполне сгодится. — Он вернул Уилсону револьвер.
Готовый к бою десант двинулся в сторону железобетонного блокгауза.
Около костра стояла дюжина милиционеров бупу в рваной рабочей одежде. На спинах висели хорошо смазанные штурмовые винтовки. По рукам ходила картонная коробка из-под ботинок, заполненная зеленоватыми листками, похожими на сушеный табак. Милиционеры совали щепотки листьев в рты, жевали и выплевывали черную массу на горящий древесный мусор. Когда пираты приблизились к костру, один бупу взял винтовку на изготовку, остальные не шелохнулись. Пираты остановились. Пейдж отдал ружье Крикет и шагнул в круг света. После коротких переговоров на языке бупу и жестов Пейджа провели в блокгауз.
Стоя вместе с пиратами в тени, Уилсон прислушивался к грохоту артиллерийской пальбы на окраине города и шипению милицейских плевков.
— А что, если наш человек сегодня не появится? — спросил шепотом Шлюбер.
— Тогда они нас убьют, — ответил во весь голос Нгуен, — и наши проблемы будут решены.
Мустафа отреагировал на его слова ухмылкой.
— Успокаивающая мысль, — сказал Шлюбер.
— Так что это за дерьмо? — поинтересовался Уилсон.
— Какое дерьмо? — уточнила Крикет.
— Что они жуют? — Уилсон кивнул на милиционеров.
— Жвачку, подобно стаду чертовых коров, ответил бы я, если бы меня спросили, — сказал Шлюбер.
— Каф, — добавил Мустафа. — Позволяет человеку разговаривать с Богом.
— Этот наркотик — одна из причин, почему здесь все идет кувырком, — подхватила Крикет. — Он менее опасен в чае. Я пила каф-чай — легкое возбуждающее средство вроде кофе эспрессо с небольшим количеством коньяка. Но эти обормоты жуют каф целый день, не имея в желудке ничего, кроме, пожалуй, теджии. В конце концов у них начинаются галлюцинации. Большинство боевых стычек здесь происходит ночью, когда все теряют рассудок и видят чертей и демонов, которые нападают на них из темноты.
Пейдж вернулся из блокгауза через пятнадцать минут в сопровождении молодого офицера милиции в чистой униформе цвета хаки. Офицер пожал капитану руку, подошел к милиционерам и что-то тихо сказал. Люди недовольно заворчали и стали плевать чаще. Офицер схватил картонную коробку, поднес к огню и визгливым голосом подал команду. Пятеро милиционеров, тяжело вздыхая, поправили винтовки и повели пиратов в город.
7
Уилсон увидел изрытые снарядами улицы, сгоревшие автобусы и легковые автомобили, разлагающиеся трупы, застывшие в зловеще комических позах. Повсюду сновали крысы. Перекрестки загромождали баррикады из телефонных столбов и уличных фонарей.
Насколько Уилсон разобрал в темноте, постройки относились к колониальному периоду. Некогда здесь было полно балконов из кованого железа, колонн пастельного цвета и ресторанов на открытом воздухе вроде тех, что он видел в Буптауне. Сейчас здания лежали в руинах. На кучах мусора сидели кошки, желтые глаза светились праздным любопытством. Милиционеры подпрыгивающей походкой шли впереди пиратов молчаливой шеренгой, как волки, ремни винтовок издавали характерный для кожи скрип.
— А когда-то это был красивый город, — тихо сказала Крикет. — Теперь здесь почти не осталось людей: либо умерли, либо бежали в лес, либо переправились к нам на остров и живут как свиньи.
Попетляв по улицам, они оказались в парке. Широкая дорога, обрамленная головешками вместо пальм, вывела их к памятнику. На пьедестале, щербатом от пуль, стоял африканец в пиджаке на трех пуговицах, модном в 1960-е годы, в одной руке — раскрытая книга, в другой — что-то вроде скипетра из резной древесины и бычьего рога. Если не считать отбитого носа и одежки, попорченной пулями, статуя выглядела вполне сносно.