На следующий день, постирав, он вызвал слесаря, который поменял ему все замки, и Уилсон с легкой душой отправился на поиски работы. Он вернулся, он был дома.
2
Два месяца спустя теплым сентябрьским вечером неотступное чувство ностальгии доставило Уилсона с помощью парома на остров Блэкпул. Он бродил по широкой набережной вместе с толпой, которая здесь обычно появлялась в конце недели. Это были крутые парни из испанского Бенда со своими не менее крутыми сеньоритами. Мужчины постарше с объемом грудных клеток один баррель, в шортах и сандалиях, читали спортивные страницы газет на скамейках, с которых было видно море. Тихие ребята с окраин города стояли в очереди на карусель. К десяти часам Уилсон очутился в ресторане «Баззано».
Он занял столик на веранде, заказал чашечку кофе и порцию виски и начал слушать свист ветра, летевший с океана, и шум волн, разбивавшихся о набережную. К горлу подкатился комок тоски по чему-то такому, чему Уилсон не мог придумать названия.
Представители богемы со своими изящно гибкими женщинами-красавицами фланировали по набережной. Легкий запах иностранных сигарет, смех, певучие голоса поднимались в небо, к бледным звездам. Наблюдая за богемной молодежью, Уилсон завидовал ее жизни, такой свободной от условностей и обыденщины. У этих художников, музыкантов не было денег, зато были талант, прекрасные женщины и друзья. Уилсон взглянул на часы: полночь. Он попросил счет. Подождав некоторое время, он в раздражении повернулся к раздаточной. Его официантка, длинноногая блондинка с кольцом в носу, деловито беседовала с черноволосой товаркой.
— Чем-то эта спина мне знакома, — пробормотал Уилсон. Тут черноволосая повернулась, подошла к его столику и села напротив.
Уилсон онемел от неожиданности.
Андреа выглядела совсем не так, как вечно спешащая, вечно ввязывающаяся в ссору деловая женщина, которую он знал. Теперь Андреа было около тридцати двух лет, и она чрезвычайно похорошела. Большие глаза влажны и выразительны. Черные волосы уложены в сексуальном стиле 1920-х годов, локоны аккуратно обвивают уши. Официантки «Баззано» не носили униформу. На Андреа была плотно облегающая белая блуза, расстегнутые верхние пуговицы позволяли видеть часть черного кружевного бюстгальтера. Впечатление дополняли черная мини-юбка, черные гольфы и мерцающая губная помада.
— Ты вернулся, — сказала Андреа.
Уилсон посмотрел на нее исподлобья, и перед ним вспышками воспоминаний прошла их совместная жизнь.
— Так и будешь молчать? — спросила Андреа.
— Как поживаешь, Андреа? — откликнулся Уилсон.
— Неплохо. А ты?
— Ты здесь работаешь?
Андреа кивнула.
— Что случилось с «Чайной биржей»?
— Я уволилась.
— Ты же была вице-президентом. Почему?
Андреа заколебалась, взглянула на представителей богемы, сидящих у ресторанного бара. Как раз в это время молодой человек с прической «лошадиный хвост» залез на столик. Кто-то подал ему саксофон. Зазвучала медленная, меланхоличная мелодия.
— Я выдохлась, — заговорила Андреа таким голосом, что Уилсону пришлось наклониться, чтобы расслышать. — После того как ты уехал, для меня все потеряло смысл. Мне опротивела эта занудная работа, я поняла, что напрасно трачу жизнь. Ведь я ничем, кроме работы, не занималась, помнишь? Слишком много двенадцатичасовых рабочих дней. Я бросила «Биржу», продала апартаменты в «Понд-Парк-Тауэр» и купила маленькую уютную квартирку в Бенде.
— В Бенде? Ты шутишь?
Она впервые улыбнулась:
— Мне там нравится. Я теперь увлекаюсь рисованием, а там много света и пространства. — Она замолчала и отвела взгляд в сторону. — Вообще-то мне рассиживаться некогда. Я отработала всего полсмены. Но может быть, ты захочешь выпить в другом месте, где спиртное подают позднее. Если, конечно, твоя любовница или жена не будет против.
— У меня нет ни любовницы, ни жены. Я сам по себе.
Лицо Андреа просветлело.
— Так, значит, ты не возражаешь? Мне очень хочется узнать, как ты прожил два года, два месяца, шесть дней и несколько часов.
В четверть третьего они на пароме переправились в Бенд и пошли в пропахший дымом маленький бар в подвальном помещении, который назывался «Последнее слово». Бар имел лицензию на продажу спиртного до четырех часов утра. Они выпили по паре Дайкири, но поговорить им не удалось. Было очень шумно. Вдобавок с потолка свешивалось украшение в виде усушенных голов, что сильно нервировало Уилсона. В половине четвертого они снова оказались на улице. Вдалеке полыхало электрическое зарево, напоминающее рассвет.
— Не знаю, куда еще можно пойти в такой час, — сказала Андреа. — Бар Тони закрыт. Может, в «Орион»?
— Только не туда.
— Я живу всего в нескольких кварталах отсюда. Почему бы тебе не зайти ко мне на чашку чая?
То, что Андреа характеризовала уютной квартиркой, занимало верхний этаж старого небоскреба «Каел-Лок», над помещением потрудился архитектор, привезенный Андреа из Италии. Комната была размером с баскетбольную площадку. Полированный пол из дерева твердой породы, неоштукатуренные кирпичные стены, миллион стеклянных панелей и целый ряд арочных окон, выходящих на набережную. Половину пространства занимала студия, уставленная большими полотнами: отважные ню, городские ландшафты и библейский змий с яблоком. Уилсону все это сразу понравилось. На мольберте стоял неоконченный портрет женщины в одной длинной розовой юбке.
— Это моя новая подруга Пэм, — пояснила Андреа. — У нее превосходные груди. Ты не находишь, что у нее превосходные груди?
Уилсон некоторое время изучал картину и был вынужден согласиться. Он обошел комнату, рассматривая творения Андреа.
— Черт возьми, ты настоящий художник, — заключил он. — Когда ты начала рисовать?
Андреа пожала плечами:
— В колледже. Вообще-то я собиралась специализироваться в искусстве, но отец воспротивился. «Изучай финансы, — сказал он, — рисовать можешь в свободное время». Само собой разумеется, я послушалась и заставила себя забыть о живописи. Но мысль о том, что я ее совершенно забросила, угнетала меня.
— Вот эта картина просто великолепна, — сказал Уилсон, показав на змия.
— Да, ничего, — смутилась Андреа и пошла на кухню за стеклянной перегородкой.
Она приготовила два коктейля «штопор».
— Мне казалось, есть немного джина и бутылочка тоника, ан нет. В наличии только водка и апельсиновый сок.
— Прекрасно.
Уилсон взял напиток, и они сели на кожаный диван напротив окон и в течение минуты пили молча. Первой заговорила Андреа:
— Так где ты был?
Уилсон опустил бокал на стеклянный кофейный столик:
— Ты не поверишь.
— И все-таки?
— В Англии и на Азорских островах, но больше всего в Африке. Бупанда. Я даже видел озеро Цуванга. Проплыл вниз по Хеленге на лодке.
— Это уже кое-что. Я несколько раз безуспешно пыталась связаться с тобой.
— Знаю.
— Ну и чем ты занимался в Африке? Выращивал кофе?
— Я там женился.
— О… — Андреа бездарно продемонстрировала, что это ее не касается. — А теперь ты уже не женат?
— Нет. Это была ошибка.
Андреа нервически дернула рукой, и часть напитка пролилась на кофейный столик.
— Ух ты!
Она сходила на кухню за бумажными салфетками и начала вытирать столик, но потом бросила, в результате чего на полу образовалась желтая лужица.
— По правде говоря, я пошла работать в «Баззано», потому что ресторан напоминал мне о тебе, — сказала Андреа негромко. — Это было последним местом, откуда ты говорил со мной. Я работаю там почти полтора года, и все пытаюсь угадать, за каким столиком ты сидел.
— Я был за столиком на веранде.
— Я так и думала. И ты был с этой женщиной, верно? Со своей женой. По твоему голосу можно было догадаться, что кто-то тебя ждал.
Уилсон был поражен:
— Да.
Андреа взглянула на него и закраснелась.
— Я хочу тебе кое в чем признаться. Обещай не высмеивать меня.