— Обещаю.
— Я ходила на свидания и даже жила несколько месяцев с неким художником, но никто не трогал моего сердца так, как ты. Ты был вечно погружен в себя, но ко мне относился по-доброму. Можно так сказать? Я собственным умом дошла до простой истины: нежных людей в мире мало. Мне всегда казалось, что нам суждено быть вместе. Наверное, я ошибалась.
Уилсон прочистил горло, начал говорить, но потом затряс головой и замолчал.
Андреа терпеливо ждала, когда он справится с волнением.
— То, что я оставил тебя таким образом, было безобразно, — заставил он наконец себя заговорить. — Я прошу прощения. Я часто вспоминал тебя. Но никогда не испытывал такого мощного чувства, как теперь, когда вернулся домой. Мне чудовищно тебя не хватает. Это истинная правда. Мы с тобой вели милую, приятную во всех отношениях совместную жизнь. Мне потребовалось обогнуть полсвета, чтобы понять, насколько хороша такая жизнь. Я жалею, что все испортил.
— Можно, я тебя поцелую? — тихо спросила Андреа. Она подошла к Уилсону и погладила его по щеке.
Пальцы у нее пахли апельсином. Когда она поцеловала его, он вспомнил ее губы.
3
Миновал год.
Уилсону хотелось забыть все, что он знал о Крикет и об Африке. Потом вдруг ему захотелось вспомнить все до мельчайших деталей. Это случилось примерно тогда, когда в прессу просочились сведения о британском налете на пиратский остров. Однажды в среду Уилсон увидел и.о. капитана «Овода» на лондонском канале Си-эн-эн. Уортингтон и его несколько сослуживцев были уволены из ВМС за участие в налете. Как следствие этого стали известны подлинные масштабы работорговли в Африке. Возмущению общественности не было предела. Офицеров вернули в строй. Уортингтон и Пиви, по словам диктора, наградили «Военно-морскими крестами». Блокирующий отряд расширили до шести боевых кораблей.
Уилсон выключил телевизор. По его телу словно пробежала дрожь. Он взял лист писчей бумаги, авторучку и написал следующую фразу: «Много странных историй о гражданской войне в Бупанде появилось на свет. Вот еще одна». Он писал всю ночь, и к утру у него уже было шестьдесят пять страниц. Он отказался от временной конторской работы, занял у Андреа денег, заперся у себя в квартире на четыре месяца и написал книгу о том, что с ним случилось в Африке, подобно своему знаменитому предку. Книга «К Черному континенту: жизнь с пиратами и работорговцами „Берегового братства“, включая плавание к озеру Цуванга и обратно» была включена в список бестселлеров газетой «Нью-Йорк тайме», право на ее экранизацию купила студия «Трустил пикчерс» за небольшое состояние.
Хотя Уилсону и не хотелось переступать через метлу второй раз, его успех не оставил ему никакой альтернативы. В июне он женился на Андреа. На литературный гонорар и на большую долю сбережений Андреа они купили реставрированную ферму в округе Варинокко, что милях в пятидесяти к северу от их города. Ферма стояла на возвышенности и открывала вид на темные воды Потсвахнами. Дом был построен в 1790 году из твердого полевого камня. Шесть спален под балочными потолками, по мнению Андреа, предсказывали, что у мистера и миссис Лэндер будет большая семья. Вскоре в старых конюшнях появились лошади, несколько полей приняли зерна озимой кукурузы. В перестроенном гумне Андреа устроила художественную студию. Уилсона пригласили вести курс Африки в колледже общины имени Джерома Мартина, позднее он согласился стать председателем в Международном комитете объединенной Бупанды (МКОБ). В самой Бупанде — увы! — война идет до сих пор.
4
Однажды ноябрьским утром Уилсон обнаружил письмо в почтовом ящике среди рекламной макулатуры и деловой корреспонденции. Конверт из грубой голубой бумаги, порванный по краям, с шестью разноцветными марками Республики Мадагаскар, острова у берегов Африки, похожего на мужской ботинок, переслал Уилсону его издатель. Обратного адреса на конверте не было.
На убранные поля лил холодный дождь. Уилсон разложил почту на кухонном столе. Сердце готово было вырваться из груди. Уилсон покрутил письмо в руках. Водопроводный кран за спиной капал, явно накликая беду. Под напором ветра старый дом слегка поскрипывал. Уилсон разрезал конверт кухонным ножом. Как и подсказывало сердце, письмо было от Крикет. В конверт, кроме письма, была вложена фотография. Уилсон увидел Крикет, держащую на коленях мальчика лет четырех от роду. У ребенка были уилсоновские нос и рот и зеленые глаза, высокие скулы и копна отливающих медью волос, как у Крикет. Когда Уилсон склонился над письмом, пытаясь разобрать неряшливый почерк бывшей жены, старая шиферная крыша не выдержала усиливавшегося дождя и начала протекать.
Тананариве, 16 мая
Дорогой Уилсон! На прошлой неделе я увидела твою книгу в английском книжном магазине «Баттингли и сыновья» в Найроби. Покупать ее я не стала, но запомнила название издательской фирмы. Надеюсь, издатель перешлет тебе это письмо, так как у меня для тебя есть интересная новость. У тебя появился сын, которого я назвала Эльзевиром в честь своего отца и предка, великого пирата. Он родился третьего марта, примерно через девять месяцев после того, как мы с тобой ночью на борту «Ужаса», на озере Цуванга, занимались любовью. Я была беременна, когда ты бросил меня на том поганом песчаном клочке суши, хотя тогда я этого еще не знала.
Мальчик красивый, сильный и очень похож на тебя. У него твои манеры, хотя он тебя никогда не видел, и, боюсь, будет такая же, как у тебя, совесть. Но у меня много лет впереди для того, чтобы сделать из него настоящего пирата. Я хочу, чтобы ты это знал. Вопреки твоему предательству мой образ жизни не изменился. Полдюжины наших кораблей во время английского налета были в море. Это — шесть капитанов и пятьсот матросов. Мы основали новую базу неподалеку от Мадагаскара (само собой разумеется, я не собираюсь сообщать тебе координаты). Каждый день к нам прибывает пополнение, люди хотят служить под старым добрым флагом с черепом и перекрещенными костями. Тебе всегда нравились порядок и наводящие скуку прелести жизни среднего класса. Мне — никогда. Единственное средство вынести подобное существование — потребление тонн антидепрессантов, чтобы не чувствовать злости и не питать напрасных надежд. Я предпочитаю, образно говоря, огонь и меч, а конкретно — парус на горизонте.
Теперь, после всего сказанного, я хочу, чтобы ты знал: я скучаю по тебе и (можешь назвать меня сумасшедшей) мечтаю когда-нибудь снова встретиться с тобой. Мне хотелось бы, чтобы ты увидел нашего сына. На три месяца, на сезон дождей, я уезжаю в Париж. Обычно первого апреля. Я купила мрачный дом на острове Сен-Луи, там хватит места и для тебя и для твоих книг. Ты можешь связаться со мной в любое время через моего адвоката Густава Леконта, ул. Ламартина, дом 8-бис, Париж, 00017, Франция. Подумай об этом.
С любовью к тебе Крикет.
P.S. Помнишь отметку на твоем плече? Согласно Уставу Братства и моему сердцу, это означает, что ты мой навеки.
Целую, К.
Уилсон прочитал письмо Крикет четыре раза и словно зачарованный полчаса рассматривал фотографию. У него дрожали руки, на шее выступил пот. И вдруг он ощутил на языке соленый привкус. Уилсон закрыл глаза и увидел зеленые волны, падающие на палубу корабля, черный флаг с черепом и костями на горизонте. Он встряхнул головой и прогнал видение, вышел во двор и постоял там, пока не промок до нитки и не почувствовал запах мокрой земли и лошадей в конюшне, пока мысли о Крикет и море не смыл чистый, всепрощающий дождь.
В том году Уилсон в Париж не поехал. Как и в следующем. По правде говоря, он вообще не собирается туда. Но, лежа рядом с женой на кровати под балочным потолком, он вспоминает прикосновения Крикет. Тогда ему стоит неимоверных усилий не выйти из дому, не поехать в аэропорт и не взять билет на первый самолет в Париж или на Мадагаскар. Но кто знает, что случится в будущем…