— Делай как знаешь… Но прошу тебя, подумай… Тебе сорок восемь лет. Ему сорок два…
— Мне это слишком хорошо известно, папа! — возразила она со злобой в голосе.
В глазах у нее зажегся недобрый огонек. Она с вызовом смотрела на отца. Под этим недружелюбным взглядом он чувствовал, что холодеет как лед. Мысль о том, что он может ее потерять, была невыносима для Армана, и он повторил:
— Подожди немного, Санди, дорогая моя… Я так боюсь за тебя. Боюсь, чтобы тебе не сделали больно! Ты ведь такая ранимая! Ты видишь только хорошее!
— Сейчас ты сам мне делаешь больно, — сказала она, не опуская глаз.
Уже готовый уступить, Арман почувствовал последний всплеск энергии и вновь двинулся в атаку:
— По крайней мере сейчас он не живет у тебя?
— Живет, — четко произнесла она, будто бросая вызов.
— И как долго?
— Две недели.
— Ты мне только что сказала, что вы не спите вместе…
— Я солгала.
— Так, значит, вы уже и до этого дошли?
— Да.
— Так у вас связь! — воскликнул он в порыве гнева, но тотчас же счел его «старомодным». — Обыкновенная связь! Ты, моя Санди…
— А ты предпочитаешь брак, как с Биллом?
— Нет. Как у меня с твоей матерью!
Она грустно покачала головой.
— Ты просишь невозможного.
— Да, ведь вместо того, чтобы взглянуть на звезды, ты смотришь под ноги, в грязь, на конфетти, оставшиеся с ярмарки!
Эта напыщенная метафора рассмешила Санди:
— Какие конфетти? Какая ярмарка?
— Конфетти дешевой прессы, ярмарка рекламы!
В зрачках Санди блеснула молния.
— Прошу тебя, папа, — сказала она грубо, — мы не в театре! Впрочем, я лучше уйду!
Этот удар окончательно сломил его. Он был сражен, «получил нокаут», как говорят телекомментаторы чемпионатов по боксу. Санди уже направлялась к двери. Арман был будто в тумане, но ему хватило силы бросить ей:
— Тебя Дезормье послал?
— Нет.
— Ты пришла сама?
— Да.
— Ничего ему не говори… Пока ничего ему не говори, дорогая… Пусть все останется между нами…
Санди остановилась на полдороге. Она смотрела на него с невыносимой жалостью. Уже готовый сдаться, Арман подыскивал слова. Наконец, он пробормотал:
— Хорошо, я посмотрю, что можно сделать. В четверг я поговорю с коллегами… Сомневаюсь, что это возможно… Но попытка — не пытка…
Детская радость осветила лицо Санди. Она кинулась на шею отцу и расцеловала его в обе щеки, после чего она отступила и вышла из комнаты, не оборачиваясь. Арман остался стоять на месте, у него перехватило дыхание, и слезы навернулись на глаза. Он будто снова овдовел.
VI
Комиссия по премиям в области литературы, в составе пятнадцати членов Французской Академии, собралась на очередное заседание. Как обычно, оно проходило в четверг, в тринадцать тридцать, в одном из небольших рабочих залов Института Франции. Арман Буазье и его коллеги заняли места за большим столом зеленого сукна. На столе высилась гора книг. Из них предстояло отобрать несколько сочинений, которые в дальнейшем будут состязаться за главную премию. По традиции на заседании председательствовала пожизненный секретарь, г-жа Элен Каррер д'Анкосс[10], недавно избранная на эту должность. Кандидатов на второстепенные награды и призы от различных фондов находили быстро, присуждение происходило мгновенно. Зато, когда перешли к основным премиям, внимание участников заметно заострилось. У каждого члена Академии был свой кандидат, и он с упорством отстаивал его заслуги. Верный своему обещанию, Арман до начала дискуссии старался не распространяться о самой желанной награде — «Гран-При за лучший роман».
С первых минут обсуждения мнения за столом существенно разделились. Арман с нарочитой непринужденностью расписывал достоинства «Пощечины», а его сосед, Бертран Пуаро-Дельпеш[11], решительно противопоставлял ему сочинение неизвестного автора, в основу которого было положено темное судебное дело. Жан д'Ормессон в преувеличенных тонах расхваливал рассказ о злоключениях моряка-одиночки, ищущего инвестора для нового корабля. К счастью, на помощь Арману пришел Жан Дютур. Он горячо заявил, что ЖВД заслуживает лавров Академии, поскольку его книга — самая неакадемическая из всех, с которыми он ознакомился. Со своей стороны Мишель Мор[12] выразил удивление и спросил, зачем награждать автора, который уже и так трижды коронован журналистами.
— Сложится впечатление, будто мы пошли на поводу у «гласа народа», — сказал он. — Между тем наша с вами роль заключается в том, чтобы опередить читательский выбор и вести его за собой.
Арман придерживался того же мнения. Желая показаться беспристрастным, он признал всю обоснованность последнего довода, но при этом подчеркнул, что ЖВД — случай особый и не нужно пренебрегать такой возможностью продемонстрировать интерес Академии к развитию молодых талантов.
— Я считаю, что мы должны открыто заявить о том, что нам нравится, не страшась запретов, — произнес он с пафосом, заменявшим ему убеждение.
Морис Дрюон так горячо поддержал Армана, что он уже видел победу в своих руках. Между тем Фелисьен Марсо[13] выдвинул серьезное возражение. Он считал, что сочинение Дезормье, несмотря на очевидные достоинства, никак не соответствует концепции «Гран-при за лучший роман»: ведь эта книга представляет собой смешной рассказ о злоключениях неудачника, восстающего на тех, кто ему помогает.
— Что вы здесь нашли от романа? Ведь это же просто язвительный и гневный монолог! — произнес он, обводя взглядом собравшихся.
Задетый за живое, Арман возразил:
— Ну как же, дорогой коллега! В «Пощечине» есть сентиментальная интрига. Она просто скрывается за маской шутовства. Своим смелым рассказом автор хотел, посредством персонажей, выразить собственную философию!
— Если так рассуждать, то все наши книги, даже очерки и биографии — тоже романы! — сказал Жан д'Ормессон.
Видя, что дебаты затягиваются и могут длиться без конца, Жан Дютур призвал всех к здравомыслию.
— Давайте же не будем тратить время на придирки! — воскликнул он. — Одно из двух: или книга ЖВД вам нравится, и тогда ей надо присудить «Гран-при» не раздумывая, или же она вам не нравится, и в таком случае ее нужно отбросить без сожалений!
Морис Дрюон, который украдкой поглядывал на часы, решительно произнес:
— До сих пор у Жана-Виктора Дезормье не было ни одной награды. Будет неплохо, если первое официальное признание он получит от нас.
После чего провели голосование. Решили, что имена трех лидеров, как обычно, будут переданы на всеобщее голосование членов, которое состоится на пленарном заседании через две недели. Таким образом, члены Академии смогут ознакомиться с сочинениями, вынесенными на их суд. К тому же общее решение редко идет вразрез с мнением комиссии. Чтобы лучше сориентировать голосующих, имена трех соискателей будут указаны в порядке предпочтения пятнадцати членов комиссии. Во время предварительного испытания Жан-Виктор Дезормье в последний момент обогнал двух других претендентов.
Когда Элен Каррер д'Анкосс сообщила результаты, Арман почувствовал, что удовлетворен и вместе с тем наказан. Покидая зал, он присоединился к коллегам, которые, как и он, направлялись к выходу. Будто желая оправдаться в нечистой игре, он произнес:
— В общем, все прошло неплохо!
— Вы волнуетесь? — спросила Элен Каррер д'Анкосс по наитию, присущему только женщинам.
Ее улыбка, чуть доброжелательная, чуть насмешливая, совершенно обезоружила Армана.
— Нет-нет… Ничуть! — пробормотал он.
И поспешил выйти. Позади себя он услышал голос Мориса Дрюона, который говорил:
— Не будем забывать о том, что это еще не окончательное решение. Завтра наши коллеги получат три книги и ознакомятся с ними, если еще не успели это сделать. Академия вынесет свой вердикт не раньше чем через две недели. До тех пор все успокоится, и много воды утечет!
10
Каррер д'Анкосс Элен (урожд. Елена Георгиевна Зурабишвили) (род. 1929) — французский историк, политолог, специалист по СССР и России. Родилась в семье русских и грузинских аристократов, эмигрировавших во Францию после революции 1917 г. Член Французской академии с 1990 г.
11
Пуаро-Дельпеш Бертран (род. 1929) — французский писатель. Член Французской академии с 1986 г.
13
Mapсо Фелисьен (род. 1913) — французский писатель, сценарист. Член Французской академии с 1975 г. Гонкуровская премия за роман «Кризи».