Высокие, по колено, сапоги из оленьей кожи, вычурный серебряный нагрудник, стеганая бело-голубая куртка, алые рейтузы, темно-зеленый плащ... А вон и ножны - естественно, пустые, однако куда более изысканные и удобные, чем та самоделка, в которую я прятал Равенбранд.
Мое тело, отлично знакомое той моей половине, которая принадлежала Эльрику... И все же я глядел на него со странной отрешенностью - пока меня вдруг не захлестнули эмоции. Я бросился в комнату, упал на колени рядом с кроватью, схватил безжизненную руку, сжал ее, не в состоянии иначе выразить бушевавшие во мне чувства. Из глаз потекли слезы - я оплакивал собственную пропащую душу.
Какое-то время спустя я словно опомнился и, смущенный своим столь неподобающим поведением, вложил Равенбранд в холодную руку двойника.
Потом встал и хотел что-то сказать, когда другая рука спящего внезапно ухватила меня, ухватила и не желала отпускать. Насколько я мог судить, он по-прежнему спал, однако хватка его была на удивление крепкой.
Я попытался освободиться, но мои веки неожиданно отяжелели, глаза смежились. Меня неудержимо клонило ко сну. Невероятно! Только заснуть и не хватало! Но сил сопротивляться уже не было.
Неужто Гейнор ухитрился наложить на меня сонные чары?
Силы иссякали, мне хотелось только одного (и это одно в сложившихся обстоятельствах казалось наиболее логичным) - лечь рядом с моим двойником, вытянуться на кровати и заснуть глубоким, таким желанным и таким необходимым телу сном. Откуда-то издалека донесся встревоженный голос Хмурника. Оуна ответила ему, я разобрал слова "камни Морна"...
И заснул.
А в следующий миг увидел себя.
Раздетый донага, я стоял на чем-то темном, поглотившем мои ноги почти до колен. Впереди возвышалось высоченное серебряное древо, корни которого охватывали ствол, а ветви терялись в необозримой вышине. Никогда в жизни я не видел ничего столь прекрасного, столь непостижимого... Да, я находился вне мироздания и глядел на ветвистое древо мультивселенной, ни на мгновение не прекращавшее расти и умирать. Ветви переплетались, образуя сложнейшие узоры, подобные фрагментам изысканнейшей на свете филиграни, и за их переплетением невозможно было уловить и воспринять общую картину. Я знал, что смотрю на бесконечную вереницу миров. А что, если это древо - не единственное? Что, если таких деревьев - множество?
Я осторожно шагнул вперед и шел, пока не приблизился к древу настолько, что видел теперь только ближайшую ветку, по которой двигались какие-то фигурки, переходившие из мира в мир.
Я взобрался на ветку - и внезапно нахлынула радость узнавания. Не то чтобы я часто бывал в этих местах - серебристые дороги были неведомы и Эльрику, и Ульрику. Однако в памяти вдруг пробудились воспоминания тысяч других моих двойников из бесчисленного множества миров, воспоминания, наполненные беспредельной скорбью и бесшабашным весельем. Я почувствовал, что иду домой.
Ветка перетекла в другую, потолще, та - в еще более толстую, и мне навстречу попадалось все больше народу, спешившего, как и я, по серебристым дорогам к некоей заветной цели, к некоей обетованной действительности. Мы ограничивались короткими кивками: на серебристых дорогах не принято заводить знакомств.
А вскоре я стал замечать, даже угадывать, в тех, кто шагал мне навстречу, нечто общее, некое сходство - едва различимое в одних и поразительно близкое в других. Все они, и мужчины, и женщины, были, в известной степени, моими копиями. Тысячи тысяч двойников. Казалось, я превращаюсь в грандиозное по размерам аморфное существо, объединяющее в себе всех, кто был мною, и теряю собственное "я", растворяясь в большем; будто бы исполняю загадочный ритуальный танец, совершаю действия, которые изменят судьбу каждого из нас.
Второе путешествие по миру грез привело меня отнюдь не к хижине Оуны. Шаг за шагом я приближался к "сгустку" ветвей, свившихся кольцами и словно подрагивавших в напряженном ожидании.
Я не спешил, произнося в уме слова охранительного заклинания.
Серебристые нити расширялись, становились полосами, превращались в настоящие дороги, изгибавшиеся столь причудливо, что невозможно было понять, куда они в конечном счете выведут. Мало того, мне чудилось, что все эти дороги сходятся к тому самому месту, на котором мне вздумалось остановиться. И тут, к моему великому облегчению, показался очередной путник, шагавший в ту же сторону, что и я. Лицо его ни в коей мере не напоминало моего собственного - и все же было мне знакомо.
Поскольку все происходило во сне, я ничуть не удивился, встретив на серебристой дороге князя Лобковица. Этот достойный человек, более известный как герр Эль, пожал мне руку, будто мы с ним встретились на прогулке в окрестностях Бека. Судя по всему, Лобковица ничуть не смущал призрачный пейзаж вокруг.
Рукопожатие оказалось точно таким, каким я его запомнил, - крепким и теплым.
- Мой милый граф! - по тону Лобковица можно было заключить, что он и вправду рад меня видеть. - Мне говорили, что я могу вас тут повстречать. Вы уже освоились?
- Боюсь, что нет, князь. И, сказать по правде, мне не хочется разбираться в здешних хитросплетениях. Я всего лишь пытаюсь попасть домой. Как вам известно, у меня достаточно причин желать возвращения в Германию.
- Но вы же не можете вернуться без меча!
- Мой меч теперь в более надежных руках. А мне для борьбы с Гитлером меч не нужен, уж поверьте.
В печальном, умудренном жизнью взгляде Лобковица мелькнула ирония.
- Охотно верю, граф. Знаете, на лунных дорогах мы порой сталкиваемся с любопытным явлением - ветви вдруг начинают загибаться к стволу, то сжимаются, то распрямляются, воспроизводят себя сотнями способов, и переплетение их становится чудовищно сложным и бесполезным для странников, вроде нас с вами. Существует теория, которая гласит, что такие места - нечто вроде раковых опухолей: равновесие между Порядком и Хаосом нарушено, однако стихии продолжают сражаться друг с другом. Избегайте таких мест, граф: они сбивают с толку, лишают разума, запутывают в парадоксах. Из них крайне тяжело выбраться.
- Но моя дорога ведет меня именно туда. Что же мне делать?