Бойцы с криками: «УРА!» или «ВПЕРЁД», стали вылезать из окопа, держа наготове винтовки и гранаты. Главное, не дать врагу подобраться к своей территории. Нужно начать сражение максимально далеко и отвоевать земли. Грязь, перемешанная с засохшей травой, вязла под ногами, в нос вбивались запахи сырости и пороха. Под сердцем ёкало, но дыхание не сбивалось и даже не было усталости. Страх? Нет! Только прилив адреналина, который был вестником того, что скоро начнётся битва не на жизнь, а на смерть. Нельзя врагу отдать только недавно отвоёванную землю. Даже сантиметра! Только идти дальше, а затем гнать фашиста в спину! Ох уж это предчувствие смерти. Скоро на этом поле вновь запахнет свежей кровью, в небо будут уноситься крики раненных и умирающих бойцов. Ветер дул в спину, тем самым словно подгоняя наших навстречу фашистам. Но гнал солдат туда не только ветер. Управляла телом ещё и жгучая, словно кипяток, ярость и ненависть к фрицам. Нельзя! Нельзя пускать дальше! Нужно давить их! Одних только рож их хватает для того, чтобы полностью вывести из себя нашего солдата. А что будет, когда они заговорят на своём грубом языке или начнут действовать? Достаточно вспомнить то, что враг делает с людьми на родной земле и рука сама уже тянется к винтовке. Вот так и рвались в бой наши ребята. А вон и немцы. Бегут. Бегут толпой, черти. Тимофей Хлещёв остановился, вынул гранату — лимонку, снял её с предохранителя и, хорошенько замахнувшись, бросил в толпу врагов. Некоторые успели упасть на землю, а некоторые нет. Взрыв. И вот уже земля клочьями взлетает вверх. А вот и первые убитые в этой битве. Вместе с ними в грязи корчились раненые. Они кричали от боли, а их искажённые лица заливала кровь. Но не только голову задело врагу, просто эти ранения первыми и увидели наши герои. Первый удар за нами. Далее пошла ответная атака, стали свистеть пули. Фрицы, как всегда, пытались бить издали, остановившись за несколько метров от своих окопов. Но наши бежали тараном, крича, как сумасшедшие. Падали бойцы замертво на землю, как с одной стороны, так и с другой. Вот и запах свежей крови. Вот и чувство смерти. Нужно бежать дальше.
Александр спрыгнул в окоп. Над его головой сразу же пролетело несколько пуль. Он, пригнувшись, стал пробираться между узких земляных стенок. Вон и Зоя Мамантова склонилась над раненным в голову Дмитрием Павленко. Медсестра старательно перебинтовывала ему рану. По солдату было непонятно в сознании он или нет. Что-то промежуточное. Вроде глаза открыты, зрачки двигаются, а вот остальное тело было каким-то обмякшим и обездвиженным. Да и сам он не издавал никаких звуков. Резанцев опустил взгляд вниз и увидел убитого Базурченко Степана. Боец сидел, опёршись на стенку окопа с задранной вверх головой. Глаза с лопнувшими сосудами смотрели куда-то наверх. Куртка солдата была вся в тёмной крови. Неподалёку лежала его винтовка. Его убила точно не пуля. Резанцев отвёл взгляд и перешагнул через убитого. Как только он это сделал, прогремел взрыв. Командира отбросило вниз к стенке. На него сверху посыпалась земля. Вот что убило Степана. В ушах зазвенело, перед глазами всё поплыло, голова готова была расколоться на две части от боли. Александр сел и вытер рукавом с лица грязь. Он огляделся: Мамонтова прижалась к Павленко. Она медленно выпрямилась и продолжила оказывать помощь. Её руки дрожали, а по щекам скатывались слёзы, оставляя на чумазом лице чистые белые полосы. У девушки уже начинали сдавать нервы, но она изо всех сил боролась с собой. Зоя сжала губы и прерывисто вздохнув, затянула бинт. Александр поднялся на ноги и чуть не упал на Базурченко. Хорошо, что он удержался. Собрав всю картину воедино, командир поспешил дальше.
* * *
— Господи, Боже! Прошу тебя, молю! Сохрани наших бойцов, помоги им побороть немца. Пусть товарищ командир, дядя Ваня, дядя Федя, Миша и другие вернутся в батальон живыми. Аминь, — шептала Катя, наклонив голову к соединённым рукам. После этого она поцеловала свой крестик и убрала его под ватную куртку.
Девочка сидела на корточках, прислонившись к одному из деревьев так, чтобы её никто не мог увидеть. Она молилась каждый день за здоровье и жизнь солдат, но всё равно были убитые и не все возвращались в батальон. Без этого, к сожалению, было никак. И с каждым боем Катя понимала то, что некоторых солдат она увидела живыми последний раз. Это знание пугало, от него жгло и болело сердце. В такие моменты ещё больше девочку бесила её беспомощность и то, что ей приходиться сидеть здесь, в лагере, пока все остальные воюют. И это, несмотря на то, что она ребёнок, который на войне в принципе не обязан сейчас быть. Откуда это всё? Вдали послышался звук разрывающейся гранаты. Катя подняла голову, загнула один палец на руке и тихо проговорила: