6
Две-три недели миссис Исткорт проводила время восхитительно: навещала всех, кого могла, и подробно обсуждала «неприличное поведение» Джорджи и священника, как она выражалась. Ее плодовитая фантазия, какой мог бы позавидовать любой репортер бульварной прессы, преобразила невиннейшие простейшие факты в скандальнейшее происшествие. Свой рассказ и примечания к нему она приспосабливала к тем, кто слушал ее в данную минуту, и, увы, почти все они алчно принимали ее ложь за чистую монету. Обычно она начинала с восхвалений собственной гражданской совести, добродетельности и «добрососедских чувств», перемежая их сетованиями на нынешнее удручающее падение нравов по сравнению с моральным совершенством восьмидесятых годов прошлого века. Как правило, это ее вступление принималось холодно – слушающие хорошо знали миссис Исткорт, а в 1880 году мало кто из них был взрослым. Затем она заручалась их симпатией, указывая, что «благопристойное поведение» сугубо необходимо молодым женщинам и пожилым вдовцам, особенно носящим духовное звание. Она говорила, что Джорджи начинает бегать за мужчинами – «бедные ее родители, право, я обязана открыть им глаза» – и обхаживает нового священника. Что прикажете думать о девушке, которая открыто позволяет себе подобное в богобоязненном приходе, где царит дух добрососедства? Мало этого! Мерзкий старик, уже дважды овдовевший, тут же понял что к чему и, воспользовавшись ее слабостью, заманил девушку к себе в темный дождливый вечер, полагая, что в такую погоду никто ничего не увидит. Одному небу известно, чем бы это кончилось, если бы побуждаемая духом добрососедства и дурными предчувствиями (ниспосланными, конечно, самим Провидением!) миссис Исткорт не отправилась навестить священника, словно ее вела туда невидимая рука. Хотя ее пытались не впустить, она вся во власти долга все-таки вошла и застала «эту парочку» в весьма и весьма компрометирующей позе. Нет-нет, она не может описать, что именно она увидела. Есть вещи, о которых порядочные женщины не говорят. И уж тем более – в присутствии Своего Родного Сына. (Сигнал Мартину благодарно подхихикнуть.) Однако она надеется – твердо это утверждать она, к несчастью, на себя не возьмет, – она надеется, что ее своевременное появление успело помешать ХУДШЕМУ.
Только у Марджи Стюарт достало духа ответить: «Какая чепуха, миссис Исткорт», но миссис Исткорт тут же с ней поквиталась с помощью упоминаний о родственных натурах и темных намеков на то, что рыбак рыбака…
Миссис Исткорт даже нанесла визит мистеру Перфлиту, которого не терпела, и который, в свою очередь, считал ее горестным образчиком того, во что может превратиться прелестная женщина – кислой старухой с омерзительными материнскими замашками. У него как раз пил чай доктор Маккол, шотландец, сочетавший цинизм медика с цинизмом батальонного врача. Он умел быть приятным с больными, и влиятельным матронам в округе нравился больше, чем пациентам попроще. Утверждать, что в решение проблем безработицы и перенаселения он вносил особенно заметный вклад, было бы невеликодушно, однако особых усилий в обратном направлении он также не прилагал. Перфлит и Маккол очень холодно выслушали намеки миссис Исткорт на необходимость принятия мер «по поводу священника и мисс Смизерс», и на то, что принять их должны именно они. После довольно-таки резкой стычки с мистером Перфлитом, лавры в которой разделились примерно поровну, миссис Исткорт удалилась в сильном раздражении. Поспешно проводив незваную гостью, Перфлит вернулся к доктору и вновь достал виски и содовую, которые успел укрыть от ее глаз. На ручку сифона он нажал со всей энергией, оставшейся после боя. Струя содовой плеснула ему на руку и на стол.
– Черт! Ну и стерва эта старуха!
– Не так много содовой. Спасибо. Меня она скорее забавляет. Какой сыскной талант! И какая великолепная злоба! С каким наслаждением она выслеживала беднягу Каррингтона и его птичку.
– Неужели вы считаете, что в ее гнусной болтовне есть тень истины?
– Не берусь судить. Дыма без огня… как вам известно. Но почему бы и нет? Как свидетельствует мой профессиональный опыт, среди трудящихся сословий в наших краях девственницу старше шестнадцати лет вы не отыщете.
– Трудящихся? Да, конечно. У них иная мораль, чем у нас, среднего сословия. Они почти столь же эмансипированы, как аристократия, если она эмансипирована. Впрочем, они более блудодеи, чем прелюбодеи. Если девушка понесла, все вероятные отцы бросают жребий, кто на ней женится. Не так уж плохо задумано. Ну конечно, если они все уже женаты, девица теряет репутацию.