Джорджи крутила педали в исступлении раскаяния и жертвенности. Она сполна испытала утешительную силу самоуничижения и твердо решила, что уж в это воскресенье, пусть льет дождь, пусть воет буря, она обязательно пойдет в церковь к ранней службе, а не проваляется в постели все утро, как прошлые два… нет, три воскресенья!
Пять минут спустя после того, как дверь за Джорджи закрылась, Алвина нарушила тишину, хлопнув себя по колену амазонки, хотя и костлявому, с восклицанием:
– Ну вот! Я ведь знала, что забыла про что-то!
Полковник раздраженно заморгал: его уже дважды отвлекли от серьезных размышлений после второго завтрака!
– Так что же на этот раз? – спросил он с некоторым раздражением.
– Бутылку соуса к мясу.
– А! – с упреком вскричал кузен. – Алвина! Я же специально напоминал тебе и вчера и сегодня!
– Право же, Алвина, – раздраженно сказал полковник, словно впервые произнося слова, которые последние тридцать лет повторял по меньшей мере раз в неделю. – Тебе следует внести в ведение хозяйства какую-то систему. Сохранять счета, составлять списки необходимых покупок.
Алвина выпрямилась в седле и фыркнула пренебрежительно.
– Просто нелепо, что Джорджи вынуждена тащиться на велосипеде в Криктон в любое время и в любую погоду, потому что ты не желаешь хоть что-нибудь помнить. Ты совсем не думаешь о девочке.
Словно киноковбой, летящий галопом, Алвина выстрелила с седла, поразив цель метко и беспощадно.
– Если бы о Джорджи думали, – сказала она, – половина дохода семьи не тратилась бы на букмекеров и бессмысленные поездки в Лондон и у Джорджи был бы маленький автомобиль. Не говоря уж…
– Ну-ну, – деловито вмешался кузен. – Тише, тише. Опять вы, голубки, принялись клевать друг друга!
Эту милую шутку он придумал в те давние времена, когда любовная ссора чуть было не положила конец помолвке Фреда и Алвины. Кузен весьма гордился тем, что благодаря его усилиям был все-таки заключен брак, оказавшийся столь благополучным – в целом.
Полковник сердито взглянул на Алвину поверх очков, которые надел только для этого разговора. Он знал по опыту, что не может тягаться с Алвиной в домашних стычках, вопреки всем своим свершениям на плацу и поле брани. Он снял очки, дважды невнятно буркнул, словно из презрения не желая преследовать обращенного в бегство, да к тому же ничтожного, врага и вернулся к своим размышлениям.
2
Сагу о Смизерсе, Муза, поведай, спой мне куплетик о сыне Мейворса.
Черные туманы спускаются с горы. Духи убитых стенают в ветре. Подайте мне арфу, пусть струны трепещут! Нет более Оскара, погибли сыны Фингала.
Аристократична ли фамилия Смизерс?[4] Возможно, она значится в «Дебретте»[5] и несомненно внесена в Золотую книгу армейских списков. Тем не менее она ближе безвестным трехстам, оборонявшим Фермопилы, чем нью-йорскским Четырехстам семействам, этим crème de la crème.[6] Правда, Смизерс тяготеет более к честным ремеслам, чем к блеску герцогских и графских корон, но два поколения в армии способны сотворить чудо. Полковник Смизерс был, бесспорно, джентльмен. Когда он шел военно-подагрической походкой, чуть вразвалку, на ногах его звенели невидимые шпоры, и даже дома вставали по стойке «смирно», а деревья отдавали честь. Отдаленный мотивчик шарманки тотчас преображался в гренадерский марш. Смизерс был воплощением истинного армейского духа.
5