Рой задумался, выпятив верхнюю губу. Потом, улыбнувшись, заявил:
— Если бы с вами повстречался председатель панчаята, то вам несдобровать бы, — он, я должен честно признаться, очень исполнительный человек. Не любит нарушать законов и предписаний. Очень правильный человек! Но я уверен, что он никогда о вас не узнает. Коли вы решили помочь Индии, значит, вы заодно с нами. Мы, скауты, тоже за Индию! Я сам и мои товарищи, которых вы видели, готовы умереть за счастье Индии. Если бы я не опасался нашего сурового председателя, то показал бы, чего мы уже достигли в своей деревне: в каждом доме вывели печные трубы, их никогда раньше не было, очистили колодцы, выкопали канавы, скоро будем мостить улицы… Но я не могу рисковать вашей свободой, думаю, что вы поверите мне на слово. А слово Роя — золото, которое блестит вечно!
Вот каким великолепным человеком оказался этот Рой!
— Как называется твоя деревня, Лал?
— Наугонг… Может, слыхал — Наугонг?
Рой весело кивнул головой:
— Конечно, слыхал! Кто же не знает заклинателей змей! Но вам придется возвращаться назад. А плот оставить здесь.
— Как далеко мы отплыли от Наугонга? — встревожено спросил Лал.
— Миль тридцать, а то и тридцать пять…
Тут невольно почешешь голову. Не шутка пройти по джунглям тридцать миль. Рой и здесь пришел на помощь.
— Вы, мальчики, следуйте за мной до окраины деревни, — проговорил он. — А Шауру, которая не умеет одеваться по-нашему, оставим здесь караулить плот. Тем временем мы, скауты, постараемся собрать вас в пеший поход через джунгли.
Перед тем как уйти, Рой все-таки улыбнулся мне.
— Привет тебе, советская девочка, — сказал он. — Мы, ребята из джунглей, очень уважаем и любим советских пионеров. Вы сами в этом очень скоро убедитесь.
Как только мальчики скрылись с глаз, я присела на обрывистом берегу. «Прощай, Брамапутра!» — сказала я реке.
Я, наверное, совсем раскисла бы, если бы меня не отвлек чей-то плач. Рядом кто-то всхлипывал.
Я поднялась и напрямик направилась к кустам, откуда доносился плач. Кто же тут схоронился?
Милая Бульбули
— Кто тут? — осторожно спросила я.
В ответ донесся слабенький голос:
— Это я, Бульбули!
По голосу я узнала ту самую индианку, которая была с американскими мальчиками и отстала во время их беспорядочного бегства.
— Ну-ка, выходи сюда, на дневной свет! — попросила я.
Жалобно вздыхая, она вышла ко мне. Она казалась до смерти измученной и перепуганной.
— Хозяева мои теперь меня бросили. Кому я теперь нужна? — говорила она сквозь слезы. — Куда денусь, сама не знаю!
Я постаралась ее утешить.
— Слезами делу не поможешь, — Говорила я. — Успокойся, что-нибудь придумаем. Какие же мы девочки, если не найдем никакого выхода?
Она внезапно нагнулась и, взяв в руку горсточку песка из-под моих ног, рассыпала ее вокруг меня.
— Что ты делаешь?
— Почитаю свою защитницу, — проговорила она. — Так учила меня моя мама.
— Брось-ка эту затею, — смутилась я.
Я внимательно взглянула на Бульбули. Какая, оказывается, она красавица! У нее большие черные глаза, как у киноактрисы! А коса свисает до самых колен. На лбу, чуточку выше того места, где соединяются брови — ласточкины крылья, яркое красное пятнышко. На уши, как и на нос, надеты серьги. На щиколотках ног столько браслетов! Один другого красивее.
Она смутилась, заметив, что я бесцеремонно разглядываю ее.
— Где же ты встретилась с ними? — спросила я.
— Они наняли меня поварихой, когда проходили через наш городок, — пояснила она. — Кроме того, я стирала им белье и гладила.
— Сама, без разрешения мамы, или с ее согласия ушла с ними?
— Как же пойдешь без разрешения мамы, — ответила Бульбули. — Сама подумай, без меня в доме четырнадцать ртов, надо их прокормить. А как?
Мне так стало ее жаль! Не зная, что ей посоветовать, не зная, как с ней поступить, я сперва решила ее накормить и напоить, потом, мол, видно будет.
В приливе нежности, усадив ее на край плота, я выложила на наш маленький «стол» все, что у нас осталось. А осталось совсем мало: старая корочка хлеба, четыре яйца и один помидор. Но, к моему удивлению, Бульбули категорически отказалась от яиц. Когда я начала настаивать, то она закачала головой и даже отодвинулась.
— Бульбули, кушай! — настойчиво угощала я.
— В яйце тлеет живое существо, — прошептала она. — Я не могу убивать эту жизнь.
— Коли нельзя, не кушай, — уступила я. — На, возьми хотя бы помидор, не бойся, он спелый.