— Вы очень голодны? — спросил он.
— Нет, не особенно, — сказала она.
— Тогда мы можем зайти ко мне и приготовить сандвичи.
— Хорошо.
Она вошла в его квартиру настороженная: в ее движениях, когда она знакомилась с его жилищем, была скованность, во взгляде, который она обращала к нему, — тревога.
Квартира производила довольно унылое впечатление; обставлена она была лет десять назад, и сам Генри ничего в этой обстановке не менял. Только книги на полках, да пустая чашка из-под кофе возле кресла говорили о том, что здесь кто-то живет.
Генри снова завладел рукой Лилиан и поцеловал ее в губы. Он все время думал о том, как он это сделает, — он думал об этом уже двое суток и не переставал думать, пока они ехали в поезде, — но теперь все планы вылетели у него из головы, и он совершенно не сознавал, что делает. Не размыкая губ, они двинулись к кушетке и опустились на нее; их руки сплелись в страстной безотчетности объятия.
Он начал расстегивать ее блузку, даже сам того не замечая, но вдруг почувствовал, как ее тело, которое было таким податливым, сразу напряглось, и это заставило его опомниться.
— Простите, — пробормотал он. — Я… только если вы сами хотите.
Лилиан выпрямилась.
— Не теперь, — сказала она. — Сейчас не надо. После этого еще некоторое время он продолжал — очень деликатно — ласкать ее, а потом они разомкнули объятия, приготовили себе выпить и принялись болтать; слова лились легко, признания перемежались воспоминаниями, и, когда он отвез ее обратно домой, он уже знал о ней куда больше, чем раньше, и оба они знали — так как оба признались в этом, — что любят друг друга.
Они встретились снова на следующий же вечер и снова поднялись к нему в квартиру и стали целоваться и, целуясь, опустились на кушетку, но на этот раз в решающий момент Лилиан повела себя иначе. Скрипнув зубами, она пробормотала:
— Пусть будет… Да… Я хочу.
5
В этот вечер она забеременела. Для Генри то, что между ними произошло, было лишь стихийным проявлением любви, — настолько непреднамеренным и необдуманным, что предусмотреть возможные последствия он никак не мог. Лилиан же, быть может, просто пошла на риск и теперь, узнав, что беременна, была подавлена, близка к панике.
— Ты не обязан жениться на мне, — сказала она.
— Позволь, Лилиан, ведь если мы не говорили о браке, то лишь потому, что это подразумевалось само собой.
— Да, — сказала она угрюмо, — мы так считали, знаю. Генри улыбнулся и поцеловал ее нахмуренный лоб.
— Но ты же предполагала выйти за меня замуж, разве нет?
Она поглядела на него.
— Я думала, что мы еще немного повременим, — сказала она, — а вот как получилось.
— Но ты ведь любишь меня, правда?
— Люблю. — Ее голос все еще звучал неуверенно.
— Так в чем дело?
— Мне иногда кажется, что я еще не вполне тебя знаю.
— Дорогая…
— Может быть, я просто люблю того человека, каким я тебя себе рисую.
— Что же это за человек?
— Человек, который мне кажется сильным. Генри снова улыбнулся.
— Ты увидишь, я буду сильным. Мы сейчас поженимся, потом ты закончишь колледж, мы обзаведемся своим домом, родим ребенка и заживем…
Казалось, он ее почти совсем убедил, но когда они встретились на другой день, она снова была полна сомнений.
— По-моему, я должна попытаться избавиться от него, — сказала она.
— Но почему, Лили, почему?
— Я не люблю, когда происходит что-то не входившее в мои планы.
— А полюбить меня разве входило в твои планы?
— По-видимому, нет. — Она улыбнулась, пожала плечами и задумалась, словно ища в душе какого-то иного объяснения своим сомнениям.
— Просто я не чувствую в себе особенной тяги к материнству, — сказала она.
— Это придет само собой.
— И притом было бы приятно пожить только друг для друга.
— Мы найдем кого-нибудь, кто будет присматривать за ребенком…
У Лилиан не было времени раздумывать слишком долго, и к концу недели ее решение было принято. Через месяц они поженились. Возможно, что родители как жениха, так и невесты догадывались о причине столь поспешного бракосочетания, но никто не позволил себе никаких намеков. Судья Стерн преподнес своей дочери пятьдесят тысяч долларов в качестве свадебного подарка, а Эллиот Ратлидж положил на имя сына три с половиной миллиона.
Молодая чета отправилась в свадебное путешествие и провела свой медовый месяц в Аризоне, откуда возвратилась в Нью-Йорк в новую квартиру на Ист-Сайд. Генри закончил свою докторскую диссертацию, а Лилиан закончила колледж Сары Лоуренс. Июль и август они прожили на севере штата у родителей Генри. Однажды в конце недели к ним наведался Билл Лафлин; наезжали и другие друзья. Молодожены были счастливы: Лилиан, которую очень тошнило в первые недели беременности, теперь носила ребенка легко, высокий рост помогал ей скрывать живот, и зеленые таблетки железа, которые она глотала по утрам, были единственной уступкой ее непривычному состоянию.
В октябре начался новый учебный год. Генри уехал в Колумбию читать в университете лекции о причинах первой мировой войны, а также заниматься дальнейшими изысканиями — на этот раз об Уэнделле Филлипсе[6]. Лилиан приглашала к ленчу своих приятельниц, а потом, оставшись одна в квартире, ждала возвращения супруга. Она ставила какую-нибудь пластинку, слушала музыку или читала книги, отложенные во время учения в колледже, как не входившие в программу. Почти каждый вечер они либо ездили в гости, либо принимали у себя гостей и не пропускали премьер в нью-йоркских театрах и кино. За два дня до рождества Лилиан родила девочку. Ее назвали Луизой.
6
Когда Билл Лафлин выставил свою кандидатуру на предварительных выборах демократической партии в Нью-Йорке, его конкурентом оказался некий профсоюзный деятель по имени Макс Розендорф, пользовавшийся поддержкой в Таммени-Холле[7]. Сторонники Лафлина располагали достаточно крупными средствами и поддержкой группы бескорыстных приверженцев — друзей и однокашников но Гарварду, веривших в особые качества своего кандидата. Тем не менее было похоже, что солидная репутация Розендорфа соберет ему голоса, и поэтому, когда все прочие друзья Лафлина вышли с плакатами па улицу, Билл обратился за помощью к Генри Ратлиджу.
Генри не без приятного волнения отложил в сторону свой научный труд и засел в библиотеках за старые подшивки «Нью-Йорк таймс» в надежде, что Розендорф когда-либо что-либо сделал или сказал такое, что можно будет использовать против него. Однако единственное, что Генри удалось откопать, — это коротенькую заметку, датированную 1940 годом и оповещающую о том, что Розендорф был организатором забастовки на машиностроительном заводе компании Ламприер в Нью-Джерси. Для забастовки имелись, по-видимому, вполне серьезные основания; во всяком случае, в газете не содержалось намека на то, что там было что-то нечисто, но тем не менее забастовка эта произошла как раз в то время, когда Коммунистическая партия Америки прилагала все усилия к тому, чтобы воспрепятствовать производству оружия для Великобритании. Заводы фирмы Ламприер сами оружия не производили, но они снабжали станками почти все военные заводы на Восточном побережье. Генри решил, что это может пригодиться, сделал выписку из газеты и передал ее Биллу Лафлину.
Выписка сработала. Америка в тот год вела войну с Кореей и боролась с коммунизмом. Может быть, Розендорф и теперь будет поддерживать забастовки такого рода, спрашивали его противники. Известно ли было Розендорфу, что организованная им забастовка льет воду на мельницу коммунистов? Может быть, он и впредь собирается действовать с ними заодно?
Поначалу Розендорф пытался игнорировать такого рода нападки со стороны Лафлина и его клики, но мало-помалу все это начало приводить в замешательство его сторонников, и ему пришлось выступить с заявленном о том, что он не коммунист, а этого было вполне достаточно, чтобы возникло предположение, что он, конечно, коммунист, и, когда дело дошло до голосования, его забаллотировали. Кандидатом от демократической партии был выдвинут Лафлин и в ноябре 1952 года избран в палату представителей.
6
Филлппс, Уэнделл (1811–1884) — американский реформатор, прославившийся своим ораторским искусством.