— Эти господа в Нью-Йорке, — продолжал Ив Боннефуа, — которые платят мне, чтобы я платил вам и возил вас в «Лаперуз», — он взмахнул руками над столом, над залитой вином, испачканной соусом белой скатертью, — эти господа были бы просто потрясены появлением русского.
— Не думаю, чтобы я был так уж потрясен, — сказал Генри.
Ив Боннефуа обернулся к нему и заморгал глазами.
— Нет, — сказал он, — вы — нет, Генри. Не вас я имею в виду, разумеется, нет. Других. Вы знаете кого. Других.
После этого Ив Боннефуа притих; от грубой шумливости он перешел к тупому молчанию. Он предоставил Шарлотте переменить тему разговора и не проронил ни слова, пока все не покончили с кофе и ликерами, после чего внезапно заявил, столь же громогласно, как прежде:
— А теперь, господа, нам надо поторопиться, потому что, — тут он встал, — по просьбе мисс Луизы Ратлидж я приобрел восемь билетов в кабаре. — И царственным жестом он извлек из кармана восемь темно-голубых бумажек.
Луиза стиснула пальцы. Генри выпрямился на стуле.
— Я не уверен, что Луизе… — начал было он.
— Это не «Фоли Бержер», — сказал Ив Боннефуа, наклоняясь к Генри, — это всего-навсего «Казино де Пари». Spectacles[19], танцы. Словом, вы увидите. — Он начал изображать канкан пальцами на столе. Генри повернулся к Шарлотте Боннефуа, лицо его все еще выражало неуверенность. Она встретила его взгляд и улыбнулась.
— Ничего, — сказала она. — Это вроде мюзик-холла.
Заверения Шарлотты и молящий взгляд Луизы застали Генри врасплох, и он подавил свои опасения.
— Будь по-вашему, — сказал он и был награжден одобрительными возгласами всех супружеских пар.
7
Они сидели в ложе, вернее в некоем полукружии, отделенном от других таких же полукружий тонкой перегородкой. В ложе было четыре ряда сидений — по два сиденья в каждом ряду, и они слегка возвышались одно над другим. Пары перемешались; впереди сидели миссис Хиндли и мистер Хальбестром, за ними — Луиза с Ивом Боннефуа, затем миссис Хальбестром с англичанином и в последнем ряду Шарлотта Боннефуа и Генри Ратлидж.
Занавес раздвинулся, и начался танец: шеренга герлс вскидывала ноги совершенно на тот же манер, как герлс из «Радио Сити Рокеттс», отличаясь от последних только тем, что на парижских герлс было еще меньше надето, и Генри с облегчением откинулся на спинку плюшевого кресла, решив, что это зрелище его дочь может переварить без особого вреда для себя. В эту минуту Луиза обернулась и бросила на него возбужденный и счастливый взгляд. Он улыбнулся ей и стал смотреть на сцену, позволяя алкоголю притупить еще не улегшееся беспокойство. Он скосил глаза на красивую француженку, сидевшую рядом с ним… Но тут происходящее на. эстраде привлекло к себе его внимание.
Танец кончился. Женщина, совершенно обнаженная, если не считать позолоченного cache-sex, стояла в комнате, напоминающей спальню отеля, и рядом с ней стоял мужчина, тоже голый в пределах дозволенного законом. Стыдливо хихикая и переглядываясь, оба начали одеваться. Генри заглянул в программку и увидел, что этот скетч называется «Медовый месяц нудистов». Генри поглядел на Луизу как раз в тот момент, когда Ив Боннефуа, смеясь, обнял ее за плечи. Генри встал.
Это зрелище не для Луизы, — сказал он. — Я отвезу ее домой.
Шарлотта молча взглянула на него. Ив Боннефуа обернулся.
— Полноте, — сказал он.
— Все в порядке, папа, — сказала Луиза. — Нет, — сказал Генри. — Ты еще не доросла.
В соседней ложе кто-то начал проявлять неудовольствие.
Ив Боннефуа встал.
— Вы оставайтесь, — сказал он Генри. — Я провожу Луизу.
— Не беспокойтесь, я сам, — сухо сказал Генри, от которого не укрылась усмешка Шарлотты.
— Пускай ее отвезет Ив, — сказала Шарлотта. — Это он виноват, что затащил нас сюда.
— Нет, — сказал Генри, начиная терять самообладание. — Нет. Это моя дочь. Я отвезу ее сам.
Ив Боннефуа пожал плечами и опустился на стул. Кто-то уже стучал в перегородку, и билетерша заглянула к ним в ложу.
— Qu'est-ce qu'il у а?[20] —спросила она.
Генри и Луиза покинули ложу. Ив Боннефуа вышел следом за ними в фойе.
— Надеюсь, вы потом присоединитесь к нам?
— Боюсь, что нет, — сказал Генри, обретая свою обычную непринужденную манеру. — Я что-то устал. Позвоню вам завтра.
Ив Боннефуа пожал плечами и вернулся в ложу. Генри и Луиза сели в такси и поехали к себе в отель.
— Я вполне могла бы посмотреть, — сказала Луиза.
— Может быть, — сказал Генри. — Но очень уж это все глупо. Нам не следовало соглашаться.
— Это же моя вина. Я не должна была говорить мосье Боннефуа, что мне хочется пойти.
— Никто ни в чем не виноват, — сказал Генри и взял дочь под руку.
Луиза с трудом сдерживала слезы.
— Просто мне хотелось побывать там, чтобы потом рассказывать подругам, — сказала она и уронила голову
ему на плечо.
— Ну вот, теперь ты можешь рассказывать, не так ли? Она подняла на него глаза, полные слез, и улыбнулась.
8
Луиза была еще в постели, когда Генри зашел к ней на следующее утро.
— Что ты скажешь, если мы сегодня отправимся дальше? — спросил он.
— Сегодня? — Луиза села, протерла глаза.
— Я звонил в агентство. Если мы вылетим с утра, то можем сегодня же попасть на Африканское побережье — в Момбасу или Малинди. Тебе ведь хотелось туда, не так ли?
— Очень… Но тебе же надо быть здесь, на конгрессе.
— Не обязательно. Я уже прочел свой доклад.
— А как же Боннефуа?
— Я позвоню им. — Он шагнул к двери. — А ты одевайся. Самолет будет в час тридцать.
— Хорошо, — сказала Луиза, вскакивая с постели и тут же распахивая гардероб. Сегодня, решила она, нужно будет надеть новую, купленную в Париже нижнюю юбку.
Генри прошел к себе в номер, но звонить Боннефуа не стал. Вместо этого он соединился с администратором отеля и предупредил, что уезжает, после чего позвонил в агентство и подтвердил свой заказ на билеты до Момбасы, сделанный им полчаса назад.
Самолет с такой скоростью пролетел над Европой, Средиземным морем, Египтом и Суданом, что, когда он приземлился в Найроби и Генри с Луизой вышли на воздух, показавшийся им не более жарким, чем в Париже, у них не возникло ощущения, что позади перелет в пять тысяч миль и они на другом континенте, — скорее, они чувствовали себя так, точно просидели несколько часов в кино или в каком-то другом помещении.
Самолет прибыл в Найроби вечером, но, уже привыкнув жить по французскому времени, они не испытывали особенной усталости и решили воспользоваться возможностью тотчас добраться до Момбасы.
Туда они прилетели уже ночью, и здесь, на берегу океана, воздух был зноен и влажен. Генри и Луиза были почти единственными пассажирами в самолете, а в аэропорту не оказалось ни автобуса, ни такси, чтобы добраться до города. Служащий аэропорта, индиец, вызвал по телефону машину.
— А не можете ли вы позвонить в отель? — спросил Генри, стоя, весь потный, под люминесцентным фонарем и чувствуя, как его охватывает ощущение беспомощности.
Служащий покачал головой.
— Вы забронировали номер? — спросил он.
— По правде говоря, нет… не забронировал.
Служащий пожал плечами.
— Час поздний, — сказал он.
— Я знаю, что поздний, — сказал Генри, — но нам же надо где-то переночевать.
Служащий взял телефонную трубку.
— Куда вы хотите поехать? — спросил он.
— Не знаю. В любой приличный отель.
— Я позвоню моему брату.
Генри ждал, наблюдая за Луизой, которая стояла рядом, подвернув внутрь ступни. Он проклинал себя за эту спешку, за то, что очертя голову прилетел в Момбасу в час ночи, не забронировав номера в отеле. Он так привык к педантично упорядоченному образу жизни, что этот внезапно обрушившийся на него хаос — да еще после скольких часов перелета! — довел его почти до слез. Путешествовать стало теперь слишком легко; нелепо так вот скакать с континента на континент, из одного климата в другой, словно ты переходишь из комнаты в комнату в каком-то большом доме.