— Ну там, что ни надень, все сойдет, — сказала Лилиан. — Меня больше беспокоит уикенд.
— У Эштонов?
— Да.
— Там что — высокий класс?
— Там будет куча ученых атомщиков, в присутствии которых я всегда чувствую себя старомодной.
— Ну, брось, — сказала Луиза. — Ты выглядишь в миллион раз лучше большинства женщин твоего возраста.
— Мерси, — кисло сказала Лилиан.
— Нет, право же.
— Сама не понимаю, почему меня это все еще трогает… в моем-то возрасте.
— Вероятно, это всегда небезразлично, — сказала Луиза. — Ведь мужчинам постарше нравятся женщины более зрелого возраста, разве нет?
— Некоторым молодым людям тоже нравятся женщины более зрелого возраста.
— Да, и так бывает.
Какое-то время они ехали молча.
— Ты и папа ведь жили… общей жизнью, правда? — спросила Луиза.
— Когда?
— Когда были молоды.
— Да, пожалуй.
— И в политике и во всем?
— Да.
— Мне кажется, это очень важно, верно?
Лилиан, сидевшая за баранкой, пожала плечами.
— И еще Билл. Вы ведь уже тогда дружили с ним, верно?
— Да.
— А почему он так поправел?
— Это как потеря эластичности сосудов. Приходит с возрастом.
— Но ты же не стала консерватором, да и папа, в сущности, тоже.
— А мне казалось, ты считаешь его консерватором.
— Он изменился. У него на многое открылись глаза.
Лилиан хмыкнула, словно давая понять, что она ничего такого не замечала.
— Ты имеешь в виду эту его детскую игру в раздачу денег? — спросила она.
— Это мелочь, — сказала Луиза.
— А что он еще собирается выкинуть?
— Не думаю, чтобы он что-либо выкинул. Он ведь не из тех, кто действует активно. Но его взгляды несколько… несколько изменились к лучшему. Лилиан кивнула.
— Рада это слышать. — Она затормозила машину перед красным светофором.
— Билл будет на этом обеде? — спросила Луиза, глядя в окно на отель «Шератон».
— Да, — сказала Лилиан.
— А где он остановится?
— Кто его знает.
— В «Шератоне»?
— Едва ли. Обычно он останавливается в «Фэрфаксе». — Лилиан закусила губу и почувствовала, что краснеет; это раздосадовало ее, и как только светофор переключился на зеленый свет, она включила скорость и так резко дала газ, что автомобиль рывком бросило вперед.
— Мама, — сказала Луиза, — ты ведь была счастлива с папой?
— Ну, в какой-то мере…
— Всего лишь в какой-то мере?
— Нет-нет, это не так. Конечно, мы были счастливы.
— Значит, они все-таки могут получаться иногда?
— Они?
— Ну, эти самые — браки.
Лилиан свернула к автомобильной стоянке большого универсама. Она купила билетик, и полосатый шлагбаум автоматически поднялся, пропуская их машину.
— Это не просто, — сказала она, — но думаю, ты сама все знаешь.
— Даже у тебя с папой? И у вас тоже было не просто?
— Просто никогда не бывает.
Луиза кивнула.
— Но все окупается, — сказала Лилиан, — если не складывать оружия до конца.
Они стали подниматься вверх по спиралевидному бетонному пандусу. В мерцающем свете Луиза всматривалась в лицо матери; оно хранило какое-то необычное выражение — грустное и вместе с тем просветленное.
— Вы ведь еще не достигли конца, — сказала Луиза.
— Нет, — сказала Лилиан, — но мы уже близки к нему.
И мне кажется, у нас с твоим отцом должна быть очень счастливая старость.
Лилиан поставила автомобиль. Они вышли из машины и спустились в универсам.
23
У входа в библиотеку Генри столкнулся с выходившим оттуда Дэнни. Они остановились, словно хотели что-то сказать друг другу, но с минуту оба молчали. Потом Генри сказал с улыбкой:
— Я рад, что у вас еще остается время для занятий.
Дэнни усмехнулся и протянул ему книгу, которую держал в руке: Мао Цзэ-дун, «О партизанской войне».
— Конечно, профессор, — сказал он, — для дела всегда можно найти время.
Генри повернул обратно и прошел рядом с Дэнни несколько шагов.
— Я вот о чем думаю, — сказал он. — А ваш отец знает… о том, что мы обсуждали вчера?
— В общих чертах — да, — сказал Дэнни, как и Генри, заговорщически понизив голос.
— Вы не будете возражать, если я поговорю с ним?
Дэнни был в нерешительности, потом покачал головой.
— Нет, не буду, — сказал он.
— Видите ли, — сказал Генри, — мне бы очень хотелось услышать еще одно мнение — особенно такого человека, как ваш отец.
Дэнни кивнул.
— Его убеждения не изменились?
Дэнни пожал плечами.
— Я этого, по правде говоря, не знаю, — сказал он.
— Сегодня днем он дома?
— Он почти всегда дома.
— Да, понимаю, — сказал Генри, вспомнив, что доктор Глинкман слеп. — А как он себя чувствует?
— Временами брюзжит, — сказал Дэнни.
— Понятно, — сказал Генри. — Да и не мудрено.
24
Генри вернулся к себе в кабинет и позвонил доктору Глинкману. Договорившись о посещении, он направился к нему пешком, так как считал моцион полезным, а с годами начинал все больше и больше ценить здоровье, приятное чувство легкости в своем худощавом теле, упругость мышц.
Найти дом Глинкманов не составило труда, хотя Генри прежде никогда у них не бывал. Он познакомился с четой Глинкманов на какой-то вечеринке в те годы, когда доктор Глинкман еще посещал подобные сборища. Супруги понравились Генри, а работа Глинкмана вызывала в нем искреннее восхищение, но некоторые его странности — эта смесь слепоты, бедности и коммунизма — заставили Генри воздержаться от более близкого знакомства.
Когда он вступил в дом и миссис Глинкман провела его в кабинет, знакомое чувство чужеродиости снова охватило его, только на этот раз в этом чувстве было что-то приятно возбуждающее, как перед входом на арабский базар или в пещеру.
Профессор Ратлидж? — произнес доктор Глинкман, поворачиваясь в кресле.
— Доктор Глинкман… приветствую вас, — сказал Генри.
— Очень славно, что вы зашли, — сказал доктор Глинкман. — Извините, что не встаю.
— Ну конечно, конечно.
— Я не только слеп и глух, но еще и ленив. — Доктор Глинкман рассмеялся. Он был едва ли много старше Генри, но держался как старик.
— Вы в хорошем настроении, — сказал Генри.
— Всяко бывает, — сказал доктор Глинкман; улыбка сбежала с его лица, черные стекла очков смотрели в потолок. — Сегодня думаешь о своих печалях, завтра о своих радостях.
— Это верно, — сказал Генри.
— Мои глаза отказались мне служить, — сказал доктор Глинкман. — Но зато у меня есть жена, которая сущий ангел, и сын — весьма симпатичный бесенок. — И он опять засмеялся.
— Вот как раз об этом симпатичном бесенке мне и хотелось поговорить с вами, — сказал Генри.
— Он что, отлынивает от занятий? — спросил доктор Глинкман.
— Да нет, не то, — сказал Генри. Присев на кушетку, он наклонился вперед. — Не знаю, насколько вы в это посвящены. Дэнни говорил, что кое-что вам известно, но дело в том, что некоторые из моих студентов, и в том числе Дэнни, перешли, так сказать, от политической теории… к практической политике. Доктор Глинкман кивнул.
— Да, — сказал он.
— Это вам известно?
— Они совещались здесь у нас, наверху… Но Дэнни мало что мне рассказывает.
— А что они собираются сделать, вы знаете?
— Что-нибудь отчаянное…
— Они замышляют убить сенатора Лафлина.
Доктор Глинкман снова кивнул.
— Да, я знаю, — сказал он.
— Это идея моей дочери, — сказал Генри.