— Я знаю, что ты имеешь в виду, — сказала Луиза. — Он не так одержим этой идеей, как Элан и Дэнни.
— А ты?
Луиза опустила глаза на свой уже наполовину пустой бокал.
— Должна признаться, — сказала она, — мне это все меньше и меньше по сердцу. Видишь ли, вначале я так загорелась… и это я предложила убить Билла. Но теперь мысль о том, чтобы так вот просто взять и застрелить его…
— А убийство в самом деле уже подготавливается? Луиза пожала плечами.
— Да. Насколько я понимаю, да. Я даже разузнала, в каком отеле он должен остановиться.
— Каким это образом?
— Мама знает.
Генри кивнул.
— В каком же?
— В «Фэрфаксе».
— И вы убьете его там?
— Я никого убивать не буду, — сказала Луиза. — Я не могу убивать. Спустить курок должен Элан.
— А что будешь делать ты?
— Я буду стоять в вестибюле и, когда увижу, что Билл выходит из лифта, тотчас выйду на улицу. Тогда Дэнни и Элан подъедут на машине, застрелят его и удерут.
— А Джулиус?
— Он будет поблизости на случай чего-либо непредвиденного.
Генри встал, чтобы приготовить себе еще коктейль.
— Как бы я хотел убедить их отказаться от этой затеи!
— Не думаю, чтобы тебе это удалось. Понимаешь, они уже решились бесповоротно. Ты можешь, конечно, обратиться в полицию. — Она взглянула на отца.
— Это и ты можешь, — сказал Генри.
Луиза улыбнулась.
— Прости, — сказала она. Генри вернулся к камину, возле которого она сидела.
— А платье в самом деле очень милое, — сказал он. — Не упомню уж, сколько лет я не видел тебя элегантно одетой. И так хорошо причесанной.
Луиза улыбнулась, тряхнула волосами, но ничего не сказала.
— А ты не можешь разубедить Джулиуса? — спросил он. — Или хотя бы уговорить их подождать? Луиза задумалась.
— Это трудно, — сказала она. — Ты понимаешь, наши отношения на том и построены в какой-то мере; нас связало то, что мы участвуем в этом вместе.
Генри кивнул.
— Ты меня понимаешь?
— Понимаю.
— И я боюсь, что если бы не это, тогда, быть может… быть может, ничего бы и не было.
И снова Генри кивнул.
— Да. Тут уж возразить нечего.
— Мне кажется, что-то подобное было и у тебя с мамой?
— Да, — сказал Генри.
— Впрочем, вы не так уж много чего натворили вместе?
— Ну, как сказать! Мы ведь работали на Билла Лафлина, — с усмешкой промолвил Генри, поглядев на дочь.
— Билл стал теперь другим, — сказала Луиза, слегка покраснев.
— Не столько он стал другим, сколько теперь другие времена. По крайней мере такое создается впечатление. — Генри вздохнул и умолк, и для него остался незамеченным пристальный, изучающий взгляд, каким смотрела на него Луиза, собираясь с духом, чтобы задать еще один вопрос. Наконец она спросила:
— Папа, можно мне задать тебе вопрос очень личного характера?
— Спрашивай все, что тебя интересует, — сказал Генри, широким жестом раскинув руки с твердо зажатым в правой руке бокалом.
— Скажи мне: мама, до того как она вышла за тебя замуж, была… была раньше влюблена в Билла?
Генри повертел бокал в пальцах — сначала слева направо, потом справа налево.
— Это я познакомил ее с ним, — сказал он.
— Вот как, — сказала Луиза. — Извини. Просто я заметила, что всякий раз, когда она говорит о нем, у нее появляются какие-то особенные интонации в голосе.
— Да, — сказал Генри. Голос его звучал глухо. Потом он глубоко вздохнул и произнес уже громче и даже как-то звонко: — Пожалуй, в свете ваших намерений относительно Билла тебе не мешает знать, что Лилиан действительно любила его… только это было после того, как мы поженились, а не раньше.
— Не может быть! Значит, она… — Луиза не договорила.
— В сущности, — сказал Генри, слегка пожав плечами, — возможно, что она и сейчас еще любит его. Они до сих пор встречаются.
— Неужели? — сказала Луиза. — Правда? Встречаются… в смысле…
— Да, именно.
— Но почему же ты не разведешься с ней? — спросила Луиза.
Генри снова пожал плечами.
— Да, видишь ли, я не вижу в этом особенного смысла. Она не собиралась выходить замуж за Билла; я не собирался жениться ни на ком другом. Ну, и, кроме того, у нас же две дочки.
— Надеюсь, все же, что это не из-за нас, — сказала Луиза.
— Нет, — сказал Генри. — Лилиан… Мы с ней по-прежнему большие друзья.
— Все-таки это похоже на компромисс, — сказала Луиза.
— Конечно, — сказал Генри, — это именно и есть компромисс.
— Но разве тебе не больно? Когда ты думаешь о ней и о Билле?
— Видишь ли, раньше я сам не был ей абсолютно верен, и не мог… Ну, в общем, я не хотел разбивать семью.
— И, значит, ты просто оставил все, как есть?
— Да.
— Жуть! — Луиза встала. — Я хочу выпить еще, — сказала она.
— Милости просим.
— Когда тебе открывается такое… — сказала Луиза, направляясь к бару.
— Может быть, это даже к лучшему, что тебе пришлось все узнать, — сказал Генри. — Только помни, я никогда не говорю об этом с Лилиан. Не вздумай коснуться этой темы за обедом.
— Ладно, не буду. — Луиза вернулась к камину и присела на ручку кресла, в котором сидел Генри. — Знаешь, о чем я думаю? — спросила она.
— Нет.
— Я думаю, что революция должна произойти не только в общественных отношениях, но и в личных. Нельзя сделать добро для всего человечества, если ты еще не попытался сделать все, что в твоих силах, для каждого из людей в отдельности.
Генри улыбнулся, глядя на огонь в камине.
— Вот почему ты так подобрела ко мне? — спросил он.
— Нет, — сказала Луиза. Она встала и пересела в кресло. Потом, глядя, как и отец, на огонь, сказала — Это потому, что впервые за много лет я чувствую, что понимаю тебя, а ты понимаешь меня. Впервые за всю жизнь, в сущности.
26
Вскоре домой вернулась Лилиан, и они с Генри отправились в Лексингтон пообедать с друзьями. Генри шутил и смеялся вместе со всеми, следя за тем, чтобы разговор не свернул на Вьетнам, расовый вопрос или упадок нравственности. На обратном пути в машине он держался с Лилиан мягко и дружелюбно, она же — настороженно, боясь, как бы у него не возникло какой-либо новой идеи, вроде той — с раздачей денег.
Когда они легли в постель, Генри тотчас уснул, но мозг его, как видно, был обуреваем тревогой, потому что он пробудился среди ночи с чувством смутного страха. Сначала он подумал, что это осадок от тяжелого, хотя и позабытого сна, но затем в памяти всплыло замышляемое его дочерью и ее приятелями убийство, и он понял источник своей тревоги.
Он встал, прошел в ванную и выпил воды, а укладываясь снова в постель, начал уговаривать себя, что до конца дело все равно никогда доведено не будет: если он наладит постоянный контакт со своими студентами, то всегда сможет что-нибудь придумать, чтобы отвлечь их от этой затеи.
Он уснул, но утром при пробуждении тревога снова первой всплыла в его сознании. Он привстал и нечаянно коснулся коленом горячего бедра Лилиан, крепко спавшей рядом. Невозможность поделиться с ней своей тревогой усугубила его мучительное состояние, но неожиданно это дало толчок его мыслям в нужном направлении, и он увидел исход…
Пока он умывался и брился, идея эта разрасталась и в его мозгу быстро и четко оформлялся план действий, который должен был предвосхитить действия его студентов. А потом в ванную комнату вошла Лилиан и сделала ему гримасу, в общем-то ничего не означавшую, но ласковую и забавную, и весь его план внезапно показался ему хотя и не менее приемлемым, но куда менее привлекательным.