— Среди приверженцев Лафлина таких спесивцев еще немало, — сказал Генри. — И вот их-то уверенность мы и должны поколебать, если хотим покончить с этой войной. Я не хочу сказать, что, развенчав этого человека, мы уничтожим первопричину всех бед. Но тут я перехожу ко второй части моего предложения, которая заключается в следующем: я готов поддержать любую политическую организацию, которую вы создадите, — поддержать ее и своими деньгами и своим именем.
Студенты молчали. Они посматривали друг на друга, а Луиза смотрела на них, как бы стараясь разгадать, какое впечатление произвели на них слова ее отца.
Джулиус пожал плечами.
— Ну что ж… — начал он и не договорил, хотя никто не пытался его прервать. Снова наступило молчание.
Элан посмотрел на Дэнни.
— А ты что скажешь? — спросил он.
— Видите ли, профессор, — сказал Дэнни, — мы очень высоко ценим то, что вы стараетесь сделать… и ваше стремление пойти нам навстречу… но тем не менее то, что вы предлагаете, — развод, ваши деньги, ваше имя… Право, я не уверен, что таким путем… — Он не закончил фразы и лишь слегка пожал плечами.
Но тут заговорил Элан.
— Мне кажется, ты ошибаешься, Дэнни, — сказал он. — По-моему, профессор прав. Больше смысла развенчать Лафлина политически, чем идти на риск сделать из него жертву.
Все с изумлением поглядели на Элана. У Генри даже порозовели щеки, как если бы он уловил скрытую иронию в словах священника, но взгляд Элана был открыт и прям. И, словно стремясь рассеять возможные подозрения, Элан продолжал:
— Я считаю, что мы должны, во всяком случае, обдумать это предложение, а пока что придется отложить выполнение задуманного нами. А как ты полагаешь, Джулиус?
— По-моему, это будет самое правильное.
— А ты, Луиза?
— Я тоже так думаю.
— Остается услышать твое мнение, Дэнни.
— Понимаете, — сказал Дэнни, судорожно сплетая пальцы, — понимаете, я считаю… Вспомните, сколько мы вложили в это… как продумали все и подготовили… но если вы решаете, что так надо, что ж, по-видимому, я должен присоединиться.
Генри не пытался скрыть облегчение, которое он испытывал; он свободно, глубоко вздохнул и принял более непринужденную позу.
— Я совершенно уверен… — начал было он, но, словно передумав, не договорил. — На этой неделе мы соберемся еще раз, — сказал он, помолчав, — и обсудим, как полезнее использовать скандал.
— Решено, — сказал Элан, поднимаясь.
— И тогда, — сказал Генри, — мы поговорим о стратегии более широкого плана.
— Хорошо, — сказал Элан.
Он направился к двери, и Дэнни последовал за ним. Джулиус взглянул на Луизу.
— Я, пожалуй, останусь поговорить с папой, — сказала Луиза.
— Хорошо, — сказал Джулиус.
— А ты будешь дома попозже? — спросила она.
— Вероятно, да.
— Я загляну, хорошо?
— Разумеется. — Он улыбнулся ей, поклонился Генри и вышел.
Луиза, оставшись наедине с отцом, подперла подбородок кулаками. Генри вопросительно взглянул на нее, продолжая сидеть за столом.
— Итак?.. — спросил он.
— Итак… — начала она, запнулась и неожиданно спросила: — Ты сегодня с кем-нибудь встречаешься за ленчем?
— Да, я договорился, но могу отменить, — сказал Генри. Он снял телефонную трубку и позвонил коллеге, с которым у него была назначена встреча; разговаривая с ним, он продолжал смотреть на Луизу. Отложив встречу, он встал и отворил дверь, пропуская Луизу вперед. — Куда мы пойдем? — спросил он.
— Туда, где тебе нравится.
— Хорошо.
Они побрели пешком по Массачусетс-авеню, болтая о разных пустяках, и в конце концов оказались возле китайского ресторана.
— Зайдем сюда?
— Прекрасно.
Они зашли в ресторан, сели и, заказав еду, продолжали начатый разговор, но, когда официант ушел, Луиза вдруг сказала, наклонившись над столиком:
— Могу я поговорить с тобой?
— Конечно.
— Я имею в виду — поговорить не как дочь, а просто как человек с человеком.
Генри улыбнулся:
— Если у тебя получится.
— Это звучит глупо, понимаю, я действительно твоя дочь. Но сегодня я смотрела на тебя как бы со стороны — во всяком случае, старалась посмотреть так, как если бы ты не был моим отцом.
— И что же ты увидела?
— Так вот, — сказала Луиза. С минуту она колебалась, потом, как видно, приняв решение, продолжала: — Я увидела человека, который был слаб и остался в каком-то смысле слаб, потому что люди в общем не меняются… — Она замолчала, взглянула на отца, как бы проверяя, как он принимает ее слова, и, ободренная, продолжала: — Я думаю, что до какого-то момента ты, как и все твое поколение, верил в то, во что тебе хотелось верить. И так продолжалось до тех пор, пока факты — такие, как Вьетнам и бунты, — не стали один за другим вступать в противоречие с тем, во что ты верил… Ты меня слушаешь?
— Да, — сказал Генри. — Продолжай.
— И то же самое происходило в твоих отношениях со мной и с мамой. Ты просто закрывал глаза на неприятные факты до тех пор, пока… ну, словом, пока я не выбросилась из окна. Тут твоя броня дала трещину, и ты решил, что должен что-то предпринять, и ухватился за идею политической революции отчасти потому, что она была преподнесена тебе Эланом и Дэнни и Джулиусом.
Генри молча кивнул.
Волнение Луизы росло. Она откинула упавшую на лицо прядь волос и еще ниже наклонилась над столиком.
— Но когда они решили убить Билла, — сказала она, — ты шарахнулся в сторону, потому что это уже было тебе не по зубам, однако совсем отказаться от идеи революции ты тоже не мог — это же было последнее, что у тебя осталось. Тогда ты начал метаться в поисках чего-то, что можно было бы противопоставить убийству, и напал на эту идею с разводом.
— Да, я вижу, ты действительно основательно приглядывалась ко мне, — сказал Генри.
— И размышляла, — сказала Луиза.
— И пришла к какому-нибудь заключению? — спросил Генри.
— Да, в общем-то, пришла.
— А ты не собираешься поделиться этим со мной?
— Сейчас поделюсь. Я считаю, что ты не должен разводиться с мамой и устраивать из этого публичный скандал, потому что, на мой взгляд, это никак не повлияет на политическое положение в стране, но сильно отразится на всех нас — на тебе, на мне, на маме, на Лауре, — да и вообще это просто безумие, ведь ты любишь маму, и она по-своему любит тебя.
Генри покачал головой.
— Значит, ты считаешь, что я не должен ничего предпринимать?
— Вовсе нет, — сказала Луиза, — я считаю, что ты должен делать то, для чего создан, — мыслить, писать, анализировать. Передавать свои знания, суждения, опыт тем, кто нуждается в них, таким людям, как, к примеру, Дэнни.
— Но если я верю только в то, во что хочу верить…
— Теперь уже нет, — сказала Луиза. — Теперь ты уже не веришь.
— Признаться, ты права, — сказал Генри. Официант принес заказанные ими блюда, и, пока он расставлял их на столике, отец и дочь сидели молча. Потом, когда официант ушел, Генри сказал: — Мне бы хотелось знать, зачем ты ходишь к психиатру?
— Я больше не хожу, — сказала Луиза. — Я излечилась.
— Ты в этом уверена?
— На сегодняшний день — да, я уверена.
— Рад это слышать, — сказал Генри.
Луиза с аппетитом принялась за еду.
— А что мы скажем Дэнни и остальным? — спросил Генри.
— Пусть это тебя не тревожит, — сказала Луиза. — Я все объясню Джулиусу, и с Дэнни тоже все будет в порядке, если мы сумеем привлечь его на свою сторону, оторвать от Элана. Между прочим, мне показалось очень странным, что он так вот сразу… согласился с тобой…
— Кто, Элан?
— Да. Что-то в нем есть неприятное. Я его побаиваюсь.
— Он разочарован и озлоблен.
— В чем же он разочаровался?
— В боге, как я понимаю.
— Ждать чего-то от бога — по-моему, это смешно.
— Быть может, для кого-то это необходимо.