Ближайшие к нему мужчины переглянулись и засмеялись: никто не решился принять вызов силача. Зет разочарованно махнул рукой.
— Я могу! — воскликнул молодой Деметрий и посмотрел на царицу, в окружении своих дам бесстрастно восседающую на ложе, — на своих гостей она глядела совершенно спокойно, ничему не удивляясь.
Деметрий подошел к Зету, и они тут же сцепились, как настоящие борцы. Они боролись с переменным успехом, катались по полу, сбили столы, приходя в ярость от напрасных усилий.
Клеопатра повелела их развести, сказав, что она довольна обоими. И тут началось: одни кричали, что они дальше или выше всех прыгают; другие бегают, как антилопы; третьи совсем не пьянеют, сколько бы они ни пили.
Двое обжор, долго не рассуждая, принялись за жареные бычьи ляжки, с треском обдирали с костей мясо и пережевывали крепкими зубами.
Кудрявый Атис вызвался переплыть пруд, кишевший крокодилами. Его сдерживали, уговаривали друзья. Он оказался безумно упрям, двоих оттолкнул, с третьим завалился подле стола, порвав на нем хитон.
— Это же верная смерть, — говорили ему.
— Я переплыву, — настаивал Атис.
— Иди, с тобою бог! — пьяно проговорил Пикус и опустошил свой кубок.
И толпа зевак двинулась поглазеть, как он будет плыть среди водорослей и мерзких тварей.
Через некоторое время он возвратился, торжествующий, мокрый, с зелеными травинками в волосах. С его одежды ручейками стекала вода.
Клеопатра подивилась его безрассудной смелости, так как вначале она приняла его выходку за пьяное безумие. Сорвав золотую цепочку со своей левой руки, она бросила ему:
— Возьми, Атис!
— О, благодарю, божественная! — воскликнул отважный юноша, падая на колени и покрывая поцелуями желтую безделицу, которая только что украшала её благоухающую ручку. Его увели переодеваться.
Захмелевшие мужчины, уязвленные подвигом Атиса и царицыной наградой, подняли шум. Фоб требовал льва, с которым готов был сразиться тут же, на глазах Клеопатры.
— Льва! Льва! — вторило ему несколько голосов. — Хосро! Хосро! Давайте льва!
Миний, с всклокоченными волосами, с венком, болтающимся на правом ухе, стучал кулаком по столу и твердил, плача:
— Я хочу умереть за царицу!
— Да ты безумный, Миний! Не лучше ли жить ради царицы и быть ей полезным?
Двое рассудительных мужчин, не обращая внимания на творящееся вокруг безумие, беседовали.
— Врачебное искусство, что ни говори, Неоптолем, очень почетно. Без хорошего врача теперь прожить трудно.
Неоптолем, хохотнув, иронически заметил:
— Конечно, дружок, конечно. Кто же тогдаравит тебя на тот свет?
Вблизи их остроносый Пап громко разглагольствовал:
— Не от количества войск зависит успех в битве. Вспомни Гая Юлия. Он пришел сюда, в Александрию, с малыми силами. "Великие дела надо совершать, а не обдумывать", — говорил он. Я привожу его слова, чтобы показать, насколько важна вера в успех, а сомнения ведут только к поражению.
— Насчет сомнения я с тобой согласен, но осторожность, милый Пап, никогда не помешает.
Аристобул, мужчина лет сорока, с аккуратной черной бородкой, заплетенной в мелкие косицы, обнимал печального красивого молодого человека и многозначительно произносил:
— Послушай, Останес. Я достаточно прожил и хорошо изучил людей, чтобы судить о них. Учти, любопытный алхимик, люди не так хороши, как кажутся. Женщины жестоки, лживы, порочны и глупы. Мужчины суровы и высокомерны. Встретить снисхождение у теперешних людей почти невозможно. До тебя просто никому нет дела. Каждый думает только о себе. Это не то что в мое время, когда я был молод, как ты. Человек становится хуже. Одним словом, он вырождается. Везде господствует власть денег и сила. Прав тот, кто не слаб. А если ты кому-либо мешаешь, тебя затравят, как лисицу. Я не хочу говорить об этом слишком много, иначе мне станет грустно. Собственно, куда подевались наши женщины? Господи, как без них тускло и скучно!
Внезапно музыканты заиграли красивую плавную танцевальную мелодию.
— Идут! Идут! Наши этрусочки идут!
20. КАК ЭТРУСКИ В СТАРИНУ
Друг за другом двумя ручейками из-за спины сидевшей Клеопатры выплыли женщины и плавно заструились вдоль стоявших с двух сторон лож на открытую середину, освещенную тремя высокими светильниками. Их поднятые вверх обнаженные руки раскачивались в такт музыке, которая стала походить на бодрую плясовую.
Женщины были облачены в странные пестрые одеяния, закрывающие их с шеи и до пят; они представляли собой бесформенные платья, состоящие из множества красных, желтых, зеленых, кремовых лент; чтобы от движения ленты не разлетались, в талии они были схвачены широким поясом, завязанным узлом на животе. Два длинных конца пояса с кистями болтались спереди, достигая колен. Их головы покрывали прозрачные вуали-накидки, сквозь которые проглядывали лица; на каждой, кроме того, была надета небольшая черная маска с косыми, как у кошки, прорезями для глаз.
Как только женщины заняли открытую середину, откуда-то сверху стали опускаться легкие розовые лепестки. Они падали, точно снежинки, трепеща в воздухе от малейшего дуновения, и густо усыпали весь пол террасы. Воздух наполнился сладостным ароматом свежих роз.
Мужчины, воздев руки, заулюлюкали. Появившиеся почти нагие, в черных масках юные рабыни увенчали головы мужчин новыми венками и вручили каждому по кубку, наполненному вином.
Тем временем женщины соединились в круг и стали продвигаться в том же плавном веселом танце.
Раздался звук флейты, похожий на вздох.
Женщины разом остановились и повернулись своими невидимыми лицами к восторженным мужчинам, глядевшим на них влажно блестевшими глазами. Одинакового роста, в странных широких одеждах, скрывающих очертания тел, их действительно нельзя было различить, кто из них — Джама, Кассандра, Филина, Рея, Кирена, Тара или Лаодика…
Подбежавшие рабыни вручили каждой женщине по серебряному кубку с вином.
Тогда от мужчин выступил Нечкин, мастер произносить красивые витиеватые тосты, поднял свой кубок и, обратившись к Клеопатре, единственной женщине на террасе с открытым лицом, произнес:
— На всем свете есть одна земля, где нам легко дышится, — это Египет.
Во всем мире только одно солнце, которое ласкает и согревает нас, это солнце Египта.
Среди множества морей только одно такое чудесное по цвету и теплоте это море у берегов Александрии.
Но жить среди людей даже в прекрасном месте, как наше, нелегко. А все оттого, что люди не одинаковы и не равны друг другу: одни прекрасны, добры и богаты; другие злы, дурны и бедны. Одни — благородны, приветливы, умны; другие — завистливы, глупы и невежественны. И вот, находясь один подле другого, они заняты одной заботой — как им выжить. Тот, кто что-то имеет, думает, как все это сохранить. Тот, у кого нет ничего, мечтает, как бы ему разбогатеть за счет другого. Люди хитрят, ссорятся, дерутся, творят смуту, бегут и возвращаются, только и размышляя, как бы им не попасть впросак и не стать жертвой чьей-либо хитрости. Увы! Такова участь большинства. И нет для них облегчения, и не будет никогда. Из века в век вертится колесо злосчастья.
Но мы, Неподражаемые, не дурные дети богов. Мы ревноестно ценим, несмотря ни на чато, ту радость, которая нам дана, — жить на этой земле, видеть солнце, луну и море и радоваться друг другу, ибо в общении мы забываем невзгоды и всегда сознаем, кто мы: женщины, что они женщины; мужчины, что они мужчины… Вы понимаете, что я имею в виду?
Все засмеялись, Нечкин улыбнулся, довольный понятливостью своих друзей, и продолжал:
— Да-да, мы понимаем, что мы такое, ибо нам, избранным, по воле богов дано нечто удивительное и прекрасное, самое чудесное и самое изумительное достояние живых существ, — любовь! А имея любовь, мы можем сравниться с богами и сказать: "Да пусть здравствует все сущее и несущее! И пока мы вместе — мы живем! Так выпьем же, друзья! И пусть эта чудесная ночь будет не последней в нашей жизни!"