Николай Васильевич приподнялся с кресла, в котором сидел, и устремил пытливый взор на Веру. Увлекшись ролью, он забыл о своих недавних намерениях сделать только предложение, а затем уклониться от прямого последствия. Он был вполне искренен. Вид этой вдовы-девушки, угнетенной каким-то таинственным роком, возбудил в его сердце жалость, к тому же он был молод, а перед ним сидела хорошенькая особа, молодость же всегда и везде возьмет свое.
– Что же, Вера Петровна? – спросил он. – Я жду ответа.
Вера Петровна вспыхнула и потупилась.
– Не знаю, что и сказать вам, Николай Васильевич, – чуть слышно произнесла она. – За откровенность вашу большое спасибо, всегда лучше, если все начистоту выходит. А что сказать, что ответить, не знаю.
– Может быть, я не нравлюсь вам?
Вера Петровна потупилась еще более и не сказала ни слова.
– Может быть, – несколько повысил голос Твердое, – вы чувствуете, что не в состоянии полюбить меня?
– Я еще никого не любила, – послышался шепот Веры.
– Как? А Гардин?
– Он только нравился мне. Кроме того, я знала его с детства.
– А те… перед ним?
– Не знаю… Нет, нет!… Бедный Середин мне нравился, но это был только сон… греза… Проснулась я – и ничего нет.
– А на мой вопрос что вы ответите?
– Не знаю…
Но лицо Веры Петровны выдавало, что она не откровенна; оно вместо нее дало ответ Николаю Васильевичу.
– Милая! Так, значит, я не противен тебе? – кинулся он к молодой женщине. – Ты можешь полюбить меня, ты любишь меня?… Слово, одно слово! Хоть шепни! – Он схватил руки Гардиной и осыпал их поцелуями. – Что же, зачем ты молчишь? – страстно шептал он. – Ответ!
Он скорее угадал по движению губ, чем услыхал, ответ Веры:
– Да!
Мгновение – Вера Петровна была в объятиях Твердова. Она не сопротивлялась, охваченная незнакомым чувством. Твердов был первым в ее жизни человеком, прикасавшимся к ней своим горячим, страстным поцелуем. Середин только промелькнул перед нею. Антонов, грубый, до цинизма откровенный и вечно нетрезвый, был ей противен; Гардин, друг детства, к которому она привыкла, как привыкает сестра к брату, не мог пробудить в ней чувство любви. Теперь около нее был молодой, красивый, смелый мужчина. Вера Петровна почувствовала, что теряет голову. Отдавшись внезапному порыву счастья и любви, она отвечала на поцелуи Твердова.
– Любишь? Моя? – шептал тот, едва дыша от волнения.
– Да, да! Твоя! Твоя! – также шепотом ответила Вера.
Вдруг в тот самый момент, когда Вера Петровна и Твердов готовы были забыть весь мир, в комнате раздался глухой истерический хохот.
Николай Васильевич вздрогнул и отшатнулся от Веры. Та тоже пришла в себя и со страхом огляделась.
В дверях гостиной стоял Юрьевский. Он ничего не говорил, но в его лице и диком взгляде было столько злобы, что Твердов невольно задрожал.
Эта сцена продолжалась не более мгновения. Затем Юрьевский вышел так же бесшумно, как и появился.
– Милый, мне страшно! Я боюсь крестного! – прерывающимся голосом заговорила Вера.
Как ей было жаль только что пережитых мгновений любви и счастья! Так они были новы и в то же время так коротки, что в сердечке молодой женщины вдруг вспыхнула злоба против человека, помешавшего ее счастью длиться без конца.
– Какой страшный мой крестный! – повторяла она. – Как он поглядел на нас!… Я боюсь, боюсь…
– Разве я не с тобою теперь? – ответил Твердов. – С тобою на всю жизнь… Но, правда, он – ужасный человек. Он действует на нервы. Один его вид… Оставь, успокойся, поцелуй меня, и позовем отца и мать.
Вера Петровна прильнула к Твердову с новым поцелуем и тотчас же отпрянула. За дверьми послышались шаги Петра Матвеевича.
– Ну, что, поладили? – спросил старик, входя в гостиную и всматриваясь в молодых людей.
– Благословите нас, Петр Матвеевич! – решительно произнес Твердов, беря за руку Веру и подводя ее к отцу.
Тот опять посмотрел на них и улыбнулся.
– Скоренько же! – сказал он. – Ну, да что же? Это – уже ваше дело. Старуха-то как рада! „Достойный, – это она про тебя говорит, – молодой человек, не побоялся!“ Анна Михайловна, мать, поди-ка сюда! – крикнул он жене.