— Женечка! Тебе пора домой. Тетя рассердится.
На новогоднюю елку к Наташе вместе с Женей пришла сама Динара Васильевна. Ирина Андреевна удивилась: дети большие и она не приглашала родителей.
Как видно, и Женя был недоволен. Он сидел скучный и молчаливый. Но потом развеселился. Ведь это же елка! Он переоделся в уцелевший еще с прошлого года костюм Деда-Мороза. Наташа нарядилась Снегурочкой. Марина стала Котом в сапогах. Все читали стихи, пели, плясали. Потом отыскивали конфеты на елке. Когда дети сели за стол и с аппетитом начали есть, Динара Васильевна сказала Жене:
— Женя, это не комильфо!
Было шумно, услышали эти слова только Женя и Ирина Андреевна, которая сидела рядом с Дннарой Васильевной.
Женя перестал есть. Он опустил глаза, и было ясно, что ему стоит больших трудов удержать слезы.
Ирина Андреевна спросила Динару Васильевну:
— Почему не комильфо? Что такое сделал Женя?
— Вы не знаете, что такое комильфо? — тоном превосходства спросила Динара Васильевна. — Комильфо — это значит «как надо». Женя, например, ел сейчас с жадностью. Это не комильфо. Я не боюсь этого великосветского слова. Наши дети должны расти без хамства, а школа никакого внимания не обращает на манеры. Женя плохо воспитан. Начнет смеяться — хоть уши затыкай. По улице не ходит, а бежит. Разве это комильфо? Вы видели, какая у него уродливая рука? Говорю, прячь ее в карман — не хочет. А разве это комильфо? Женя! Ты опять! — обратилась она к племяннику, увидав, что он полез в вазу за конфетой.
— Ну, знаете, я с вами могу поспорить, — вежливо, но твердо сказала Ирина Андреевна. — «Комильфо» слово французское, и применялось оно в том значении, как вы понимаете, при французском дворе. То, что требовалось придворным людям прошлых веков, что считалось обязательным — так надо, — совсем не нужно нашим детям. Разве может ребенок всегда ходить тихо, медленно и спокойно? Не может и не должен. Вы находите, что Женя ест с жадностью, а по-моему, у мальчика хороший аппетит и он очень приятно ест, аппетитно. А почему ребенок должен прятать свою руку, если на ней недостает пальцев? Что позорного в этом? Мне кажется, ему не следовало бы никогда напоминать о его несчастье…
— Мы с вами не сговоримся, наверное, — прервала ее Динара Васильевна. — Вам кажется, что Женя ведет себя хорошо, а я считаю, что плохо. Не так легко воспитывать чужого ребенка. К сожалению, от отца Жени так и нет известий. Придется мне нести на себе этот тяжелый крест…
Березовы понимали, что Жене плохо живется у тетки. Имеют ли они право молчать? А какие у них права, чтоб вмешиваться в чужую жизнь? Березовы не раз говорили о Жене на «семейных конференциях», как называла Ирина Андреевна каждодневные разговоры о Наташе. Эти «конференции» происходили обычно поздней ночью, когда Антон Иванович возвращался с работы.
Хоть бабушка и ворчала, но Антон Иванович заходил ночью в комнату, целовал сонную Наташу, поправлял на ней одеяло и на цыпочках выходил. Тут и начиналась «конференция». Прежде чем рассказать о своей работе, выслушать Ирину Андреевну, обсуждалось все, что касалось Наташи, — как кушала, много ли гуляла, что говорила. Наташа долго не могла понять, откуда папка все знает. Только проснется — она же его разбудит — и уже знает, что было вчера.
Подрастала Наташа — расширялся круг ее интересов, круг знакомых, сложнее стало проводить «конференции». Вот теперь Женя. Жалко мальчишку. Но чем поможешь? Сказать Динаре Васильевне напрямик — еще больше озлобится.
— Я поговорю с Федором откровенно, — твердо заявил Антон Иванович.
Но время шло, и, как видно, на такое объяснение у него не хватало духа. Но объяснение произошло. И первой начала его Наташа.
В тот год Наташа с бабушкой выехала на дачу ранней весной, когда в лесу и на участке около забора лежал еще снег. Хозяйка дачи ежедневно топила печку. На улице, особенно вечерами, было холодно.
Только ели и сосны стояли зелеными, а все остальное в природе еще не одевалось в весенний наряд. Землю укрывали серые, прошлогодние листья. На березах, липах и на кустарниках лишь обозначались еле заметные почки. Но с каждым днем почки становились крупнее и крупнее. После дождика они блестели на солнце, как бусы. Когда из этих почек распустились листья, Наташа и не углядела. Встала утром — на березке уже листики. Маленькие-маленькие! Не углядела и того, как на земле сквозь старую листву вдруг пробилась свежая, зеленая травка.