— Девушка?
Его голос мгновенно изменился. Я никогда не приводил своих девушек домой, они были чужими, у нас в семье их не любили. Только раз, мне тогда было шестнадцать, я привел домой девушку. С тех пор я поумнел и больше этого не делал.
Папа снял наушники, чтобы услышать, что я там выкрикиваю.
— Ты видел ее в Доме Анны Франк, когда мы были там с тетей Юдит.
— Анна Франк? — Теперь он тоже пытался перекричать пылесос. — Господи, этого не может быть!
Я понял: он решил, что так зовут мою девушку.
— Моя девушка там работает, слушай, что я говорю, черт побери!
— И как же ее зовут?
— Сабина. Сабина Эдельштайн. Темненькая, с большими черными глазами.
— Да что ты! Глаза, как арабские пятки?
Поразительно, но папа всегда готов был отпускать подобные шутки. Он даже слегка улыбнулся.
Большая, темная и с влажными глазами, как арабские пятки. Сколько раз я слышал нечто подобное.
Похоже, новость его обрадовала.
— Я рад, что ты мне об этом рассказал, сынок. — Он смотрел на меня выжидательно, не вполне уверенный, должен ли еще что-то добавить. — Она красивая?
Господи, теперь он перешел на игривый тон.
Мама заметила: что-то происходит, и выключила пылесос.
— Что? Что такое?
— Он завел девушку, наш Макс.
Радость мелькнула на мамином лице, но я видел, что она пытается сдержать ее, боясь меня напугать. Я принялся рассказывать снова:
— Сабина, та девушка из Дома Анны Франк.
Мама хотела знать, не полюбили ли мы друг друга прямо тогда, с первого взгляда.
— Боже мой, Макс, в это невозможно поверить.
— Хорошая девушка?
— Да, да, конечно. Пап, так ты не против? Тогда ты сам сможешь убедиться, что она красивая.
— Не против? Чего?
— Чтобы она поехала с нами.
— О чем ты? Вместе? Ты хочешь сказать, вместе с нами в Израиль? — Он обиженно посмотрел на маму, беспомощно пытаясь найти поддержку. — Он хочет взять свою новую подружку с собой в Израиль! Ты что, совсем рехнулся? И кто за это будет платить?
Радость моя немедленно испарилась. Об этом я не успел подумать. Но сразу нашелся:
— Я, кто же еще. Да Господи, я ее еще и не спрашивал.
— Я и не знал, что у него есть подружка, — сказал папа, обращаясь к своим наушникам. — Впервые слышу об этом.
Он казался покорным и одновременно рассерженным. Я чувствовал себя виноватым оттого, что придумал все это. Почему нельзя, чтобы все шло нормально, без обид и обвинений?
Я слышал, как он бормочет: «Он ведет себя, черт побери, так, словно это каникулы… — и потом: — Почему бы тебе на самом деле не поехать в Израиль одному со своей новой подружкой?»
Мама беспомощно посмотрела на меня. Она уже израсходовала сегодня весь свой арсенал, и ей нечего было сказать.
— Господи, опять все сначала, — прошептала она, наклоняясь и включая пылесос.
Мне показалось, что наступает конец света.
Наушники снова прикрывали папины уши, «бош» снова взвыл, и мама, наклонившись, полезла специальной узкой щеткой под диван.
Папа взмахивал правой рукой в такт музыке. Он был уже далеко.
— До чего же в этом доме все нахальные! — прокричал он, погружаясь в музыку, вечную защитницу от всех невзгод и маминых пылесосных атак.
Часом позже, когда я уже сидел у себя на чердаке, так и не заказав билетов, он позвонил. Я успел прикончить бутылку вина и был жутко зол. В конце концов, я давно уже не ребенок. Я просто обалдел, когда он позвонил. Он не звонил никогда.
— Привет, Макс. — Казалось, он куда-то торопится. Я ничего не ответил. — Мама сказала, что я должен тебе позвонить…
— Занятно.
— Я купил билеты. Хочу вылететь сегодня, похороны завтра в три, у нас, у идн[5], это делают как можно быстрее.
Семейное словечко идн означало попытку примирения. Я помолчал, потом пробормотал:
— О’кей, папа, держись.
— Макс, я и тебе заказал билет. Как ты думаешь…
— Зачем я тебе? Я, ничего не понимающий наглец?
— Ладно, Макс, не заедайся. Я был бы очень рад, если бы ты поехал со мной.
Голос его звучал слегка просительно и еще — взволнованно и обеспокоенно; это давало мне шанс добиться своего.
Сабина так хорошо скрыла свое разочарование, продемонстрировала такое понимание папиной позиции, что я еще сильнее на него разозлился.
— Ты всегда ведешь себя так, словно все делается против твоей воли, словно все специально поступаю тебе наперекор, — сказал я.
— Ну, началось. — Голос его звучал устало. — Разве я не сказал, что рад, что ты завел девушку?