Сабина.
Ее лицо колоссального размера, прикрепленное к стенке, разделяющей стенды. Глаза — каждый размером с мою голову, огромный нос, вернее, темная тень его; чуть приоткрытый, невероятно сексуальный рот. Зубы блестят. Щеки слегка обозначены контуром, поднимающимся вверх от подбородка. Почти незаметная косметика сделала ее лицо более выразительным, а линия скул стала заметнее. Она совсем не постарела, только стала нежнее.
Лицо ее казалось совершенным. Помещенное в один ряд с другими, оно выделялось поразительной красотой. Чудесное, ни на кого не похожее лицо, от вида которого у меня защемило сердце. Я долго на нее смотрел. Я не мог не смотреть на нее.
Но фото нисколько не приблизило ее ко мне, наоборот, сделало еще недоступнее. Она была здесь не для меня, не для меня повесили здесь ее фотографию. Я мог подойти поближе и сколько угодно рассматривать ее лицо, но этот огромный портрет поднимал ее на недосягаемую высоту, хотя рядом висело множество других, тоже очень больших портретов.
Оно оставалось переменчивым, как и раньше. Ни у одной из известных мне женщин не было такого удивительного лица. Иногда она бывала жутко красивой; иногда незаметной, почти уродливой, неопрятной, сутулой; ее хотелось стукнуть как следует, чтобы заставить восстать и обрести новую силу.
Конечно, я никогда не стал бы ее бить, мне это не свойственно. Но в решающие моменты я хранил молчание. И это было жестокостью.
Она не восставала против меня. Она сама себя высмеивала, она пыталась разговорить меня. Ей надо было совсем немного, «что-то приятное», не важно что.
— Скажи же что нибудь!
И в ответ — мой невидящий взгляд.
Ее кожа, такая белая, почти просвечивающаяся, очень чувствительная. Если она уставала, или злилась, или была неуверена в себе, лицо ее шло пятнами, и она становилась жалкой, словно выросла в лишенном солнца, нищем гетто, где ею все пренебрегали. Она могла необыкновенно расцветать — или блекнуть; и — тогда — трудно было определить ее возраст. Ее тонкое лицо менялось в зависимости от состояния и желания жить. Худея, она напоминала птицу с сонными глазами на бледном, затуманенном лице; а если хоть немного набирала вес, то становилась румяной и суетливой и казалась слишком толстой. Но чаще всего она была нежной, мечтательной и утонченной; большие, выразительные глаза сияли, а тело было изящным и очень пропорционально сложенным.
Разглядывая ее лицо, я всегда пытался понять ее. Но ни разу не смог. Кто она, на кого похожа, что делало ее красивой, кроме больших глаз и длинных бровей? Что она была за человек? Выражало ли ее лицо то, чем она была? Понятия не имею.
Одно я знал точно, Сабина это мне много раз говорила: она никогда не перестанет меня любить. Никогда. Это давало мне такую свободу, что я обнаглел. В то время я все еще считал, что не слишком сильно люблю ее. Слабое оправдание, к тому же это не было правдой.
А теперь она еще и книгу опубликовала! (Всего лишь книгу фотографий, но…) Увидев этот огромный портрет, я вдруг почувствовал, что она снова, незаметно и мучительно, проникает в меня, словно вирус болезни, дождавшийся момента, когда организм потеряет способность сопротивляться.
Первым ощущением было — как будто у меня что-то украли, и я не могу поверить этому. Должно быть, я плохо искал. Она где-то здесь. Она все еще была в моем доме, только я не мог ее видеть.
Это должно быть… шутка?
— В Фордене нет никаких Эдельштайнов, — противным голосом ответила телефонная справочная. Но они жили там? Что Сабина говорила? Ее папа давал уроки в средней школе. Какая школа, по какому предмету? История? Голландский? Классические языки?
Почему я не был хоть чуть-чуть любопытнее? Или я плохо слушал? Почему?
Почему я никогда не обращал внимания на ее рассказы?
Зита! Зита, подруга Сабины. Она тоже работала в Доме Анны Франк. Я позвонил в музей. Там меня знали.
— Привет Макс, тебе нужна Сабина? Ты разве не знаешь, что она сегодня не работает?
— Мне нужна Зита.
— Все ушли домой, Макс, а Зиты вообще сегодня не было.
— Вы не знаете ее телефона?
— Мы вообще-то не даем телефоны, и тебе это известно.
— У меня срочное дело, дайте мне, пожалуйста, ее телефон.
— Что нибудь случилось? Сабина заболела? Или вы поссорились?
— Будьте добры, пожалуйста, дайте мне телефон Зиты.
— Дом Анны Франк — не справочная для ссорящихся влюбленных, Макс.
— Пожалуйста. Будьте добры, пожалуйста, дайте мне ее телефон.
Это была уже мольба, и секретарша ее услышала. Поколебалась. И дала мне телефон.
Зита не брала трубку. Я оставил путаное сообщение на автоответчике.