Бывала ли Сабина у своих родителей? Кажется, два раза за последний год. Она часто звонила матери, жаловалась на свою жизнь и спрашивала, что ей делать. И правильно ли она поступила, выбрав фотоакадемию. Неопределенное нытье по телефону раздражало меня, я чувствовал себя лишним.
Судя по телефонным счетам, она старалась звонить, когда меня не было дома.
Я не интересовался этим, но то, как спокойно, тоном старшей сестры она разговаривала, давало основания думать, что ее мать — особа истеричная. Сабина вела себя с ней очень терпеливо. О маме она почти никогда не рассказывала, зато беспрестанно говорила об отце, мистическом и голубоглазом, о его неизгладимой травме, о том, как он понимает добро и зло. Казалось, она и сама не сознавала, что общается с мамой гораздо больше. Как будто что-то мешало ей общаться с отцом.
Однажды она показала мне фотографию своих родителей. Красивая пара. Ее мама, темноволосая и сильная, как Сабина, и почти такая же красивая. На фотографии она была еще довольно молодой, не старше сорока.
Почему мы никогда не были у нее дома? Почему я позволял ей проявлять внимание к моим родителям? Может быть, я был недостаточно добр к ней? Или не показывал, насколько она мне нравится? Может быть, я был ленив?
Почти целый час я потратил на звонки во все школы Фордена, Зутфена и окрестных деревень, которые нашлись в справочнике.
Наконец неподалеку от Зутфена обнаружилась та, в которой некий господин Эдельштайн преподавал историю. Только вчера и сегодня его не было в школе. Телефона мне не дали, но после долгих уговоров удалось получить адрес.
Папа никогда и никому не давал свою машину. Даже мне.
— Она ушла! Пап, послушай, что она мне написала!
Папа, конечно, удивился, но отреагировал спокойнее, чем я ожидал. Кажется, ему показалось, что мне трудно говорить о случившемся, и он повел себя так, словно его это не касается, довольно неуклюже демонстрируя уважение к моей частной жизни.
— Пап, для меня это так же неожиданно, как для тебя! — кричал я сердито. — Она собиралась сегодня праздновать со мной шабат, мы должны были на следующей неделе ехать в Париж!
— Она всегда была немного странной.
— Что ты имеешь в виду, черт возьми?
— Ну… эти истории, и бесконечные расспросы, и эта… несколько истеричная… одержимость войной…
— Ты хоть сейчас не мог бы подумать о ком-то, кроме себя? Она, черт побери, разговаривала об этом с тобой — для тебя!
— О, — он помолчал, — но она всегда вела себя несколько импульсивно… беспокойно.
— Она ушла! Я должен узнать куда и почему!
— Тебе это действительно нужно?
— Господи, папа, она моя подруга! Единственный человек в мире, кому я доверял, и она меня, черт бы ее побрал, бросила! — Конечно, папе это тоже казалось ужасным, и он хотел меня ободрить. Но в результате только разозлил. — Ты что, не понимаешь? Она ушла, и я знаю: случилось что-то ужасное. Я в этом уверен! — орал я.
— Никогда нельзя знать наверняка, Макс. Особенно в твоем возрасте… Мне она тоже очень нравилась, но она так молода. Ты уверен, что у нее нет кого-то еще? Такое, знаешь ли, случается.
— Откуда мне знать? Она всегда была рядом со мной. Навязалась на мою голову.
— Макс, может статься, в ваших отношениях что-то умерло? И она ушла, потому что не могла этого вынести?
— Ты думаешь, со мной случилось что-то обычное! Рациональное! Вовсе нет. Я чувствую. Знаю. Я тебя не понимаю. Ты всегда так… так… Господи. Дай мне маму.
Он позвал маму.
— Боже, Максик. — Она помолчала, подбирая подходящие слова. — Я и сама не могу поверить, малыш. Вот ужас-то. Конечно, тебе надо туда поехать, найти ее родителей, попробовать что-то узнать.
Она замолкла, и вдруг я услышал, как она обратилась к папе:
— Сим, черт возьми! Дай мальчику машину, есть вещи поважнее, чем поцарапанная дверь или помятый бампер!
— Я другого боюсь, и ты это хорошо знаешь, Тин. — Голос его звучал уже не так спокойно, как раньше.
— Дай ему машину, Сим, возьми и дай. Ты дашь нашу машину моему сыну!
— Нашему сыну.
— Да, нашему сыну, нашу машину.
Мама в роли психотерапевта? Что это с ней случилось?
Я молча ждал результата. Казалось, в папиной голове идет сражение. Кулачный бой.
Наконец послышался глубокий вздох, означавший принятие нелегкого решения.
Я услышал, как мама передала ему трубку.
— Ладно, — сказал он. — Можешь приехать прямо сейчас.
Я бы никогда не признался папе, что мне, впервые в жизни, было страшно вести автомобиль. Лучше бы мне совсем не ехать.