Первое время Сэм целые дни проводил с Анной в больнице, где она должна была оставаться, чтобы пройти полное обследование. А по вечерам я приходил, чтобы составить ему компанию, в пиццерию. Мы оба тихо надеялись на новости: телефонный звонок, какое-то объяснение.
После нашей странной ссоры мне не удалось толком заснуть. Поведение Сабины удивило меня и выбило из колеи; наконец, я был просто зол. Мне казалось, что я совершил ошибку. Может быть, нужно вернуться домой — и забыть об этой дурацкой ошибке.
Почему она распоряжается мною, почему пристает, как с ножом к горлу? Ради чего, ради кого? Это выглядело странно и нелогично — мы еще ни разу не обсуждали будущее серьезно. Ее желания и идеи изумляли меня. Или я просто плохо ее слушал?
В восемь утра я позвонил ей из отеля. Я хотел услышать ее голос.
У Сабины включился автоответчик, она не взяла трубку, хотя должна была понять, что это я. Я оставил сообщение, оделся и вышел на Уилширский бульвар, выпить кофе.
Стояла чудесная солнечная погода. Мой мобильник, прицепленный к ремню, безмолвствовал. В полдесятого я позвонил Сэму из кафе «Ньюсрум». С трудом выслушал его рассказ — мне было не до этого.
Анна произнесла его имя и впервые написала несколько слов на листке бумаги: «Я тебя люблю».
Голос Сэма дрожал от избытка чувств: он был горд, счастлив, потрясен до глубины души.
— Мы женаты уже сорок лет, Макс. Последние годы не были легкими, и для нее тоже. И после всего этого первое, что она написала… Удивительно, правда?
Меня поразило то, как он об этом рассказывал. Словно для Сэма это была такая же удивительная новость, как и для меня.
Или нет?
— А кстати, Сабина… Ты с ней, случайно, не разговаривал? — вдруг спросил Сэм. — Я хотел… она что-то уже прочитала?
— Нет, я с ней еще не говорил.
— Она дома?
— Думаю, что нет, — кажется, она собиралась в Сан-Диего, фотографировать.
— А ты-то где?
— Завтракаю в кофейне на Уилширском бульваре.
— Все в порядке?
— Все в порядке, Сэм.
— Если что-то случится, сразу звони, ладно?
Сэм, конечно, был старым показушником, но о такой чуткости, как у него, можно было только мечтать. Мне стало стыдно.
— Конечно. Буду держать тебя в курсе.
За это утро я прочел две газеты, купил три рубашки и две пары брюк (доллары были дешевы). Времени я почти не замечал.
В три часа пополудни я позвонил родителям, чтобы поздравить их с Новым годом. В Голландии была полночь. Я стоял посреди залитого солнцем бульвара и слушал папин растерянный голос:
— Макс? Боже мой, где ты? — Словно теперь, когда мне пришлось так далеко уехать, он выкинул из головы мои дела. Потом спросил: — Ну, и как, что-то получается с книгой этого старого зануды?
Мама спросила о Сабине, очень осторожно, словно боялась, что от ее любопытства Сабина исчезнет, как легкий дым.
— Все хорошо, — сказал я. — Она уехала в Сан-Диего.
Мама решила, что это в Мексике, и я услышал возмущенный рев поправлявшего ее папы. В Амстердаме гремели петарды и со свистом взлетали ракеты, и это мне тоже было слышно.
Без четверти пять солнце нырнуло в океан, окатив его множеством разноцветных огней. Я как раз ехал к Сабине и невольно наблюдал весь процесс от начала до конца. У меня не было настроения наблюдать заход солнца. Почему-то этот парад красок вызвал у меня неприятное чувство, словно я потерял что-то необычайно важное. Вселенная внезапно приоделась в великолепный костюм, небо было во много раз просторнее, чем в Голландии, и я не мог понять, то ли это — подготовка к грандиозному празднику, то ли — его конец. Меня, во всяком случае, не пригласили.
Когда солнце полностью погрузилось в океан, последние его лучи окрасили все вокруг в розовый цвет, и автомобили с горящими фарами помчались в быстро сгущающейся тьме по набережной, как вспугнутые звери, я понял, что главная ценность такого ежедневного аттракциона, как заход солнца, состоит в том, что, повторяясь снова и снова, он всякий раз — уникальное событие, величественная красота которого убеждает нас в том, что и мы должны всякий раз стремиться к тому, чтобы сделать свое дело лучше, чем прежде.
Для таких людей, как я, не существует ни комфорта, ни прощения. Мы слишком часто ошибаемся.