Первое: книга должна быть издана.
— Я прочел начало. Это потрясающе… — И я рассказал ему, какое сильное впечатление произвела на меня книга.
Сэм смущенно кашлянул. Он неожиданно легко и с удовольствием принял мои лестные слова.
Это продолжалось совсем недолго — очень скоро он начал ставить условия. Его голос изменился: сперва — слабый, но ласковый, он сделался твердым голосом писателя, автора, не желающего публиковать свою книгу.
Я делал вид, что ничего не слышу. Я собирался с силами.
— Сэм, — сказал я. — Я хочу кое-что проверить. Даже если ты не хочешь издавать книгу, позволь мне кое-что узнать и проверить, как мы договорились, — просто чтобы точно знать, для истории. Для тебя самого. Для себя. Разреши мне сделать хотя бы это. Послушай. Ты не знаешь… — тут у меня вдруг пропал голос, мне не хватало воздуха, — ты не знаешь, Лиза… Лиза Штерн… Ты больше ее никогда не встречал, после Хайфы? Она не могла выйти замуж и сменить имя? Ты не знаешь, как мне ее найти?
— Господи, — сказал Сэм, — все-то ты замечаешь. Лиза? Да, я видел ее в Хайфе. Сто лет назад, в сорок седьмом, я полагаю. Когда к ней приезжал. Тогда она не была замужем, поэтому я еще думал, что, может быть… Только ничего не вышло; она изменилась, стала жесткой, невеселой. Все, что было в ней особенного и притягательного, пропало… Понятно, после того, что она пережила… что мы пережили. Она, правда, стала другой. Почему ты хочешь об этом узнать, почему о Лизе?
— Потому что все обстоятельства произошедшего с людьми, которые, может быть, еще живы, должны быть расследованы с особой тщательностью.
— Хорошо, — сказал Сэм неохотно. — Постой-ка, несколько лет… нет, раньше — лет десять или пятнадцать назад она мне написала. Тогда она носила фамилию Манделхаут, или Манделхольц, а может быть — Мандельштам. Письмо должно быть у меня. Очень странное письмо.
— Пожалуйста, Сэм, вспомни! Какая у нее теперь фамилия?
— Я перезвоню тебе завтра. Ты ведь не очень торопишься? Где ты сейчас?
— В аэропорту, — отвечал я смущенно.
— Ты только что приземлился? Что, черт возьми, происходит?
— Ничего. Хотел сразу сказать тебе, как мне нравится рукопись. Вот и все.
— Письмо я, скорее всего, найду. Сабина за эти годы навела у меня потрясающий порядок. Но все бумаги у меня в студии, а я не могу пойти туда прямо сейчас. У нас здесь глубокая ночь!
У меня закружилась голова.
— Сабина? — спросил я.
— Сабина много лет вела всю мою корреспонденцию.
Я должен был срочно прийти в себя: Сэма беспокоило мое молчание.
— Ты что-то узнал о ней?
— Ничего.
Мы замолчали. И тут я понял, что благодаря Сабине мы почти породнились, а исчезновение ее сблизило нас еще больше.
Прошло полминуты, и Сэм сказал:
— Я все еще на могу поверить, что она исчезла. Что я никогда больше ничего о ней не узнаю… невозможно себе представить…
Голос его дрогнул, и я испугался, что он расплачется.
— Эта книга приносит несчастье, — заговорил он снова, преодолевая кашель. — Я не хочу, чтобы ты что-нибудь с ней делал. Всё — прошло и забыто! Довольно! Все ушло, все закончилось!
Он снова закашлялся.
Я хотел успокоить его. Но, снова и снова обдумывая слова, которыми мог бы объяснить свои подозрения, касающиеся истории с Лизой Штерн, так ничего и не посмел сказать. Только:
— Помоги мне, Сэм. Сделай это ради истории. Ты ведь тоже хочешь выяснить все обстоятельства, хочешь тщательно проверить свой рассказ? Это важно и для тебя, правда?
— А для тебя что важно?
— Для меня? Для меня это не важно, мне это просто интересно.
— Ты думаешь, что сможешь меня уболтать, да? Что я разрешу тебе издать книгу?
— А что, это преступление? Разве не ты хотел ее напечатать? Что изменилось? Книга-то все равно написана.
— Мы об этом еще поговорим, Макс. А сейчас я попробую немного вздремнуть, если ты не против.
— Сэм, секундочку. Поищи письмо, пожалуйста. Уверяю тебя, это очень важно, и для тебя тоже.
— Ладно, — устало пробормотал он, — я подумаю.
Только когда мы разъединились, я спросил себя: а почему, собственно, это важно для меня?
В одиннадцать вечера Сэм перезвонил. Я еще не спал.
— Теперь, наверное, ты спишь, — сказал он.
Голос его звучал тверже, чем утром, но обеспокоенно.
— Я тебя ни от чего не отвлекаю, а, Макс?
В данном случае это был странный вопрос.
— Что-то случилось с Лизиным письмом. Я очень хорошо искал, во всех папках, за все годы, но или я сделал какую-то дурацкую ошибку, или оно исчезло! Я просто нигде не могу его найти. Его нет в папках с корреспонденцией. Но я точно знаю, что получал это письмо.