— Она не… Нет, она не может быть твоей матерью… — перебил я, не подумав: любопытство было сильнее меня.
Она покачала головой.
— Нет, Лиза была просто его подружкой. Его великой любовью, — шепотом добавила она.
Я усмехнулся про себя: простейшая романтика мертвого прошлого. Но почему это так злило меня?
Сабина, казалось, ничего не замечала.
— Отец дружил с Миннэ, сыном ван Флиитов, с самого своего приезда к ним, с сорок второго года. Миннэ был почти ровесником отца, учился в школе и, когда мог, приносил домой свои школьные тетрадки, чтобы и отец мог хоть как-то учиться. Мама говорила, что он был красивый мальчик, но не такой умный, как отец, так что скоро ситуация поменялась на противоположную, и отец начал помогать Миннэ.
Примерно через три месяца в их доме поселилась Лиза. От этого на чердаке не стало свободнее. Зато добавился еще один «студент». Лиза была годом старше них, но начала прятаться на год раньше отца и с радостью вернулась к учебе. Теперь они занимались втроем. Сперва все шло как вначале, отец объяснял Миннэ и Лизе уроки, но месяца через два Миннэ это надоело, и он сказал отцу, что будет сам заниматься с Лизой, которая сильно отставала от них обоих. А ему помощь больше не нужна.
Я думаю, что сложности возникли не сразу; отец был доволен — у него появилось свободное время для занятий. Они с Лизой были вместе целыми днями и сперва часто ссорились. Понятно почему: места не хватало, а отец постоянно сидел и читал. Он читал все, что находил в доме, особенно книги о Средневековье, которые собирал Миннэ.
Шло время, и отец заметил, что Миннэ прячет от него учебники. Вот когда начались проблемы. Он спросил Миннэ, где книги, но больше ничего не хотел говорить. Он понимал, что это — трюк, чтобы сохранить Лизу для себя одного.
Именно Лиза заметила, как отец страдает от Миннэ, и, хотя тоже испытывала раздражение от тесноты, решилась ему помочь. Она пыталась поговорить с Миннэ, но сразу заметила, какой Миннэ упертый, и поняла, что он боится потерять ее из-за отца.
Лиза в ту пору была без памяти влюблена в отца и продолжала с ним заниматься, пока Миннэ был в школе или со своими родителями. Она начала писать стихи, посвященные отцу. И мой отец-интроверт растаял — по крайней мере, я так думаю. Они стали друзьями, а через некоторое время даже больше, чем друзьями, и Миннэ заметил это. Я думаю, он застукал их как-то раз в кладовке, потому что там не было другого места, чтобы спрятаться от старших, а может быть, в туалете, не знаю. Важно, что, когда Миннэ их застал, они сидели обнявшись, и он так разозлился, так страдал, что решил отомстить.
Я хотел что-то спросить, но не смог прервать ее. Сабина продолжала рассказ:
— Ну вот, Лизу и отца отправили в лагерь. Их убежище было раскрыто через неделю после того, как Миннэ застукал их в кладовке. Конечно, все случилось из-за Миннэ. Может быть, он пожаловался школьному учителю, которому не стоило доверять.
Я молчал.
— Представляешь, какое бессилие и ревность надо испытывать, если тебе кажется, что только таким способом можно отомстить? — Глаза Сабины сверкали, мое молчание беспокоило ее, она казалась почти грозной. — Ему не нравилось страдать в одиночестве, он даже не пытался попросить своих родителей, чтобы те нашли им какое-то другое убежище. Нет, он должен был их предать, только так. Невозможно вообразить, какой силы ревность надо испытывать, чтобы решиться на предательство. Как он, должно быть, ждал звонка в дверь. Это настоящее убийство, просто оно должно было совершиться позже, когда их довезут до места. Говорят: в любви и на войне все дозволено? Ну вот, тут были и любовь, и война. Но разве может быть дозволено такое?
Она почти кричала, словно сердилась на меня. Может быть, так оно и было.
Я опустил голову. Мне было стыдно, я не смел судить их, как она.
Она продолжала:
— Я всегда представляю его себе со спины — моего отца, его беззащитную, мускулистую юношескую спину, обтянутую пропотевшей футболкой. В человека с такой спиной можно влюбиться, со спины легко нанести смертельный удар — там нет ни глаз, ни оружия, ни защиты. Мне хочется плакать, когда я смотрю на кого-то со спины.
Зубы Сабины блестели в лучах заходящего солнца, теплое пламя просвечивало сквозь щеку. Она ведь тоже была маленькой девочкой, подумал я, девочкой, которая слушала эти истории, примеряла их на себя и, должно быть, продумывала возможные выходы из положения. Я чувствовал вину от того, что ее история не тронула меня.