а тети. И он, и мама не рядом. Они нигде. III. День возрождения У отца было много друзей. - Если бы не они, я и сам бы ушел в могилу вслед за Катей, - говорил он. В квартире примерно раз в неделю, а то и чаще, собиралась большая компания. Становилось шумно, тесно и пьяно. Олег часто звал дочь и показывал ее гостям. Тем из них, кто до сих пор не знал, он рассказывал историю ее появления на свет. Катя ловила любопытно-сочувствующие взгляды, и мечтала, чтобы их поток побыстрее иссяк, и она бы смогла вернуться к себе. Так обычно и происходило - взрослые возвращались к своим темам - если только среди приглашенных не оказывалось новеньких женщин. Они громко охали и долго заигрывали с девочкой, как со щенком, приторно жалели. Но иногда подвоха следовало ожидать и от старых знакомых. - Что, так и тянет убежать? Дикая ты, и бука. Как зверек. Так и нет, друг, у вас с ней контакта. Ведет себя, как чужая. Мало ты с ней занимаешься. Видно, растет сама по себе. Смотри, упустишь, - пару недель назад заметил один из тех, чьи лица Катя видела годами. Примерно то же самое говорила отцу и Наталья, когда приводила Катю домой, если та уж слишком загащивалась у нее. Катя любила ходить к тете, несмотря на ее ежистость. Наталья жила вдвоем с дочерью всего в пяти минутах ходьбы от дома, и после школы Катя чаще всего шла прямиком к ней. Обычно в это время дня квартира пустовала, и девочка открывала дверь своим ключом. В светлой комнате она перекусывала печеньем, которое тетя всегда держала на кухонном столе. А потом, захватив на колени рыжего кота- Толстопуза, устраивалась смотреть записанный тетей сериал. И часто за этим делом уютно засыпала. Но вскоре возвращалась из университета сестра Алина и безжалостно заливала огонь в очаге. Она была всего на два года младше брата. В детстве они вдвоем устраивали разные каверзы над маленькой Катей, когда оба гостили у бабушки. Тогда их вдохновителем становился Женька. Он долго не мог примириться с Катей: не раз «терял» ее на прогулках, даже пытался продать. Но с возрастом он сильно изменился и стал сдержанно-дружелюбным. Алина же осталась прежней, по-недоброму проказливой, хотя веских причин не любить Катю у нее и не имелось. Могла, например, одеть на голову спящей пакет или заорать в ухо. Видимо, Алина просто ревновала к матери, которой часто выговаривала за стенкой, намеренно громко, так, чтобы услышала сестра: - Мама, ну сколько можно - у нее же есть свой дом. А мне даже отдохнуть нельзя, как будто в гостинице! Всего одна комната, и она там сидит, а я прихожу и торчу на кухне. Как раз после таких сцен тетя и отводила Катю домой, передавая негатив по цепочке - отчитывая своего брата, из которого вышел такой равнодушный отец. Ну а тот, конечно, вымещал зло на Кате: - Ты что, подкидыш? У тебя своего дома нет? Сколько можно где-то таскаться? Чтобы после школы домой шла, поняла меня? *** В ответ Катя упорно шагала к тете, изо дня в день. До тех пор, пока однажды не застала Алину с компанией. Молодые люди курили на кухне сигареты с особой начинкой и громко смеялись. Стало неуютно. Катя с полчаса сидела в комнате, съежившись. Но потом набралась храбрости и все-таки пошла в кухню за привычным печеньем. Четыре пары покрасневших мутных глаз - они принадлежали, кроме самой Алины, двум парням и девушке - тут же вцепились в нее. - А это наша сиротка. Каждый день к нам лезет без приглашения. И маме на уши приседает. Собственную-то мать она убила, теперь вот в мою целится. - Как это - убила? - Да в самом прямом смысле. Тетя умерла, когда ее рожала. А потом она у бабули жила - и та с ума сошла. Сейчас в интернате. - Прямо какой-то ребенок Сатаны! Уйти! Но девушка, с обожанием глядя на Алину, схватила за руку. - А что? Похоже. Сейчас вот и дядьку приканчивает. Ему-то она вообще не нужна была, он ее к себе взял только после того, как мама бабулю в интернат определила. Молчит, а смотрит-то как злобно. Чего ты сюда прешься, а? Вали к себе домой, мелкий крысеныш. Алина бросила в Катю сигаретной пачкой, попала в висок. Совсем не больно, но обидно. - Вали, говорю! - Да ладно, Алин, ну хватит. - Правда, прекрати. - Мне прекратить? Так это мой дом, а эта сиротка здесь все время трется. Золушка, мать ее. Ну, раз мама ее выгнать не может, так хоть я это сделаю. Что стоишь? Пошла отсюда! Катя вырвалась из наручника ослабевшей руки, что ее держала, и спокойно пошла к двери. Захлопнув ее за собой, дала волю слезам, и так, замутненная ими, и добрела через ступеньки и улицу к детской площадке. Там стояли качели - Катя шла к ним. Но они оказались заняты. На них сидела толстая коса медного цвета. Не переставая всхлипывать, Катя в замешательстве остановилась у нее за спиной. - Чего ревешь? - спросила коса, не оборачиваясь. Катя молчала, но не уходила. А куда идти? Отец сегодня не в смене - значит, дом полон им и его друзьями. В интернат к бабушке одну не пустят. Друзей же среди ровесников Катя завести не сумела. Некуда. - Скажи, не бойся, - предложила коса. И обернулась. Она принадлежала рыжему лицу, щедро покрытому многоточиями пигмента, с оранжевыми бровями и распухшей, обезображенной ссадиной, губой. От лица пахло перегаром. Но какое это имело значение? Коса протянула руку и нежно стряхнула, перекрыла ручей, бежавшей по Катиной щеке. IV. День надежды Хозяйку косы звали Мариной. Она и ее четверо друзей заняли квартиру на первом этаже деревянного барака, недалеко от Катиного дома. Девочка даже видела его сквозь затянутые пакетами окна. Это уже они «ремонт» сделали - вставили в пустые глаза зарешеченных окон прозрачный полиэтилен. Барак давно потерял официальных жильцов, и устоял до сих пор лишь из-за бюрократической неувязки. - Катя, - сообщила Марина. Двое спали в соседней комнате, один ушел жаловаться на жизнь машинам на перекрестке, так что о прибытии новой гостьи узнала лишь сжавшаяся в углу старушка. Она не проявила интереса, но Марина достала из кармана своего мужского пальто бутылку. - Откуда? - оживилась старушка, перемещаясь на середину комнаты, где засаленный коврик на полу, по-видимому, служил столом. - Неважно, - подмигнула Марина. Бутылка была благодарностью Кати. Вытерев детские слезы, рыжая Марина разговорила ее, и без особого труда выловила из открытого водоема почти все горести. Удивительно, как все, что произошло за целых 12 лет жизни, удалось уложить в 12 минут разговора. - Суки, - осудила Марина. - Ну ничего, все пройдет. Вот подрастешь... Вспомнит твой батька про кусок хлеба. Не зря же говорится: сегодня ты имеешь коня, а завтра конь имеет тебя. Все еще будет, не реви! А мне вот тоже страшно домой возвращаться. Марина очень путанно, то сбиваясь, то начиная частить, как бабушкина швейная машина, рассказала, что друзья дали ей деньги на общую еду. Но кто-то из случайных знакомых отобрал их все после того, как они подрались. И исчез. А куда - она не помнит. Катя ничего не поняла из всей истории, кроме того, что у отзывчивой и нежной, опустившейся Марины неприятности. А после того, как та вздохнула: - Эх, даже на опохмел нет! - еще и поняла, как ей помочь. - У меня есть, - улыбнулась Катя и вытащила из кармана несколько сотенных купюр. Отец давал их на карманные расходы, но Катя редко тратила деньги. В итоге обычно собиралась приличная сумма. К сожалению, буквально три дня назад она истратила большую часть своих запасов, не устояв перед новым мп3-плеером. Назвав Катю ангелом, Марина искренне обняла ее, и они направились в магазин. Хватило на целых две бутылки. Марина и старушка выпили по первой, по второй, по третьей. Проснулись и подобрались дремавшие - пошла в ход вторая. Вернулся и пятый, ходивший на перекресток - страшный, красно-синий, распухший. Казалось, ему специально закачали воду под кожу. У еще молодого (он сказал, что ему 35) мужчины не было правой ступни - по легенде, она потерялась во время службы в Чечне. На деле же прошлой зимой он поругался с собутыльниками, вышел из логова и уснул на лавочке. Ночью ударил тридцатиградусный мороз - так что он легко отделался. Нынешняя вылазка Безногого оказалась успешной: сердобольные водители за полдня нажертвовали столько, что хватило и на еще две бутылки, и на закуску - хлеб, соленые огурцы в пакете, две банки тушенки, пачку макарон и дешевые сигареты. Компания ликовала - небывалый праздник! Марина разумно заметила, что готовить не на чем, и макароны отправились на стол сухими («а что, как чипсы»). Катю тоже радушно угощали - и едой, и водкой. Она отказывалась, но, когда стали упрекать в брезгливости, согласилась. Горькая опалила горло и перехватила дыхание - Катя закашлялась и закусила заботливо протянутой горбушкой хлеба. Компания раздухарилась - совсем как отцовская. Особенно оживилась прежде недобрая старушка. Она гладила Катю по коленке, обнимала, клала на плечо грязную седую голову. И расспрашивала, и про себя рассказывала - что выгнал ее из дома родной сын. Катя верила. - У нас всех своя беда. Лю