— Поэтому ты эту боль хочешь растянуть?
— У меня нет иного выбора, — упёрто, с тенью одержимости повторяла она. — Я слышу его голос, Тони. В самом сердце… Я была рождена, чтобы вернуть его к жизни, ибо он единственный, кто может говорить с деми и со мной.
— Мир, к которому ты стремишься… тебе не понравится. Как и всё здесь, он будет построен на останках и сгниёт, когда появится новая Вилена.
— Пусть так.
Наступило молчание: затихла даже пробуждённая Церны. Едва Кемром повернулся к покровительнице, как ноги его подкосились, и он с трудом сохранил равновесие.
— Тебе нездоровится. Опять, — презрительно констатировала Вилена. — Пожалуйста, оставь меня.
В тот момент оба чётко осознали, что дольше их союз не протянет. Кемром не противился и ушёл — Вейнберг, устало выдохнув, проводила его брезгливым взглядом.
На город опустился смог. Густым маревом он оплёл всё, вплоть до Чековки. Видимость ухудшилась. Не осталось ни одного безоблачного участка, и улицы заплыли свинцовой синевой. Только набережные обеих сторон алели в полумраке.
Скрипнули половицы. Ушей ласково коснулась кровавая капель. Оглянувшись на забрызганную кровью маску, Вилена пожаловалась:
— Он солгал мне. Снова.
Одежда и руки Файдалома запятнались кровью. Он вытер её полотенцем, и то вмиг окрасилось красным.
— Он никогда не разделял наших идей, — прошелестел из-за сплющенного клюва голос.
— Я знаю. Поверь, когда я выбрала его, его здоровье… При всей своей альтернативности, именно обладателя таким даром стоило иметь на своей стороне.
— То, что ты считала здоровьем, обусловлено болезнью, терминальной стадией Федры. Его дело лежит в «Кемистри»: исходя из анамнеза, могу предположить, что фактически любая травма головы может привести к непредсказуемым последствиям… — затем бросил окровавленное полотенце в костёр. — Рискованная цена за бессмертие.
— Верно, — согласилась Вейнберг, словно что-то предчувствуя. — Если он потеряет рассудок, нам несдобровать. Нужно избавиться от него… как можно скорее.
***
Покуда маскарад продолжался, территория учебного заведения жила своей особой жизнью. К чёрному входу подошли два красморовских странника с нашивками балтийского подразделения. Лица их закрывали клювы, а на плечах они держали по пакету. Местами полиэтилен натягивался, и за его стенками слышалось хриплое подобие дыхания. Навстречу агентам из недр санкторийских катакомб вышла пара волчиц. В отличие от тардиградских, они носили облегчённую форму, а шлемы обладали более тонкими чертами, из-за чего их можно было принять за лисьи морды.
— Нашли близ синекамского погоста, — рассказывал один из черноклювов во время передачи пакетов. — Их теперь там много. Видать, звон колокола привлёк их.
В отличие от андеров, существование ревенантов не зиждилось ни на памяти живущих, ни на присутствии элегии. Они были материальны и крайне живучи, однако без своего предводителя практически не представляли угрозы. Вопросы этики и морали не касались их, посему фрагменты ревенантов без осуждения со стороны общественности использовались как для поддержания жертвенных огней, так и при создании трофеев.
Вскоре начался отток среди посетителей бала. Они покидали здание через главный вход, в то время как к чёрному проворно подбирались падальщики. Для многих градеминцев мероприятие стало последним, что застала ещё мирная столица. В суматохе пьянства и веселья они не заметят ни оставшихся посмертно в залах друзей, ни прототипов, пауками облепивших карнизы. Слабая паника назреет только к утру, а к началу поискать искать уже будет некого.
В отличие от прочих гостей, Кемром после завершения торжества не сразу покинул ВАД. Около получаса он прогуливался по лабиринтам её многочисленных коридоров и будто не замечал происходящего вокруг хаоса. Того, что пышно украшенные залы буквально захватили падальщики. Как полы залили игристое и кровь. Взгляд капитана не касался лежащих тел и людей, из последних сил цепляющихся за жизнь. Запечатанных розоватой пеной ртов пострадавших. Тщетных попыток некоторых подняться с пола. Падальщики также игнорируют все попытки жертв. Они хватают живых точно мёртвых и тащат, тащат к потайным ходам, тянущимся до самого Санктория.
Раскуривая триумф, Кемром погрузился в ностальгические воспоминания о своей молодости. О времени, проведённых в стенах ВАД. Без тонированных стёкол капитан видел, что за годы внутри ничего не изменилось — даже кариатиды выглядели так же, как и сто лет назад. Фрески, украшающие не учебные помещения, по-прежнему полнились сочными цветами. Сюжет их не отличался новаторством: конец света. Разверзнутая земля, горящие дома и великаны, тенями стоящие вдали. Десятки катаклизмов — от пожаров до потопов — были запечатлены на стенах главного зала. Совершенно случайно Кемром заметил и пару новых фресок, уже с техногенными катастрофами. Капитан нервно усмехнулся, когда на одной из них обнаружил поражённый элегией город.
Незаметно для самого себя мужчина свернул в тёмный коридор, ведущий к анатомическому театру. В сравнении с остальными переходами в здании, этот оказался более узким, и даже двум людям разминуться в нём было бы непросто.
Внезапно в темноте коридора вспыхнула пара огней. Издевательски сработала память: на мгновение Кемрому показалось, что перед ним Оскар Неупокоенный. Заминка оказалась фатальной: плечо пробил болт. Металлический наконечник насквозь пронзил плоть и застрял. Мужчина с тихим хрипом дотронулся до поразившего его снаряда.
— Прости, что не удостоил тебя тёплого приёма раньше, — пророкотал голос в полутьме, и навстречу вышел сплющенный клюв. Наваждение вмиг рассеялось, — Аверс.
— Когда ты говорил, что нашёл себе женщину, я предполагал, что ты идёшь рядом с ней, а не под, — съязвил тот в ответ. — С каких пор демиборцы вступают в секты, Файдалом?
Файдалом не торопился повторно стрелять. Вместо этого он выжидающе отвёл арбалет в сторону.
За масками отречённых отсутствовали лица. Немёртвые могли управлять своей формой, контролировать собственную материальность, но такая роскошь, как обычное человеческое лицо, им была недоступна. Даже самое уродливое — с врождёнными пороками или приобретёнными — вызывало у них зависть.
Кемром помнил каждого, кто умер в Стагете, но лучше — тех, кто волей Царевны вернулся к жизни. Файдалом был там. Однако не возникало сомнений, что, как и Рагнару, только имя роднило демиборца с событиями почти вековой давности.
— Прежде Парада я поклялся в верности Вендиге, каэльтине Дунарийской, — отчеканил в ответ отречённый, — Аверс.
— И в итоге предал всех… Сомнительное достижение, — с мрачным весельем заметил тот. — Ха-х, какой капитан, такой и взвод. Что, неужели моя deemoire опять решила не пачкать свои руки и поручила кому-то другому разобраться со своими проблемами?
Эта фраза стала спусковым крючком. Отречённый выстрелил. Болт по касательной задел Кемрома. Тогда он резко выбил арбалет из рук немёртвого и ударил его. Тот едва удержался на ногах.
Капитан достал из-за пояса кинжал с искривлённым лезвием. Острие его мелькнуло в миллиметрах от клюва. Файдалом увернулся. Выпрямился. Нанёс удар прямо в солнечное сплетение. У Кемрома перехватило дыхание. Едва он отшатнулся, как отречённый, схватив его за волосы, ударил голову противника об окно. Стекло разбилось. Осколки впились в искажённое гневом лицо.
Не успел Кемром опомниться, как отречённый схватил его за горло и, притянув, свернул шею. Всё произошло настолько быстро, что Файдалом поначалу проигнорировал отзвучавший хруст. Немёртвый ещё несколько раз ударил капитана лбом о стену. Только после отпустил.
Убедившись в его смерти, отречённый отвернулся. Едва он сделал несколько шагов, как позади послышался шорох. Хриплые вздохи. Немёртвый, замедлившись, обернулся. Увидел, что Кемром вновь двигался. Руки его вслепую тянулись к стене. Не дожидаясь продолжения, Файдалом вновь в него выстрелил и полушёпотом сказал: