Дайомисс невольно подслушал этот разговор. Последующие его движения не выдали ни волнения, ни страха — ослабив ремни крепления противогаза, агент снял белоснежный клюв, но в зеркале отразилось не лицо, а перетянутый кожей каркас из нержавеющей стали. На скамье подле лежал лоскут чёрной кожи, вскорости сменившей белую. В завершение мужчина прикрепил к противогазу старый золотистый наконечник.
N Ø Я Ŧ H [3.27, в 14:11]: Напиши когда вернешься
Синекамский златоклюв сомневался, что столица к тому времени будет ещё на месте.
Эпизод третий
Балтийская Республика: Родополис
Оутилканис 9-1-9
3-27/995
К концу марта растаял весь снег.
Весна, ещё не до конца пробудившаяся, грязью и сыростью воспалила остывшую землю.
Сократились поминальные службы, а пресса вернулась к привычным новостям. Лишь изредка в информационном пространстве появлялись сводки с приграничных земель да погостов — новых и теперь даже старых.
Dajomiss M.Z. [3.27, в 18:34]: Не знаю, когда вернусь. Если кошмары имеют над тобой власть, обратись к Жанне. Только имей ввиду, что тогда все твои диагнозы отправятся в базу КОЗ.
Мир, к которому Элиот только начал привыкать, перестал существовать. Агонизируя, он горел в жерле пламени, топливом которого стали их собственные жизни и жизнь Анастази. Лайн с трудом сохранял гримасу угрюмого равнодушия, но брови то и дело хмурились, а губы — поджимались. Казалось, в нём одном было столько ненависти и отчаяния, что, найди они выход, силой одних эмоций всё вокруг было бы сожжено дотла.
Парень ещё раз посмотрел на открытый с Дайомиссом диалог в «Ментаксионе» и выключил протофон.
Вскоре механический провожатый остановил трамвай. По левую сторону находилась остановка, пристроенная к одноэтажному магазину дореволюционных годов с подвешенной маркизой. Однако окна лавки, как и дверь, были заколочены, а колонны, поддерживающие навес над остановкой, разрушались. Под самим навесом постоянно сохранялась сырость; на мгновение Элиоту даже померещилось, что в тёмном углу остановки грибком затаилась элегия.
— Конечная, — меж тем проскрипел голос прототипа, — просьба покинуть вагон.
Лайн отмер. Ненадолго ему удалось слиться с пассажирами, прибывшими, как и он, на пригородный железнодорожный вокзал. Последний, в отличие от расположенных в столице братьев, выглядел бедно. На путях стояли в основном старые составы, а находящиеся на территории здания — ларьки с газетами да снедью и администрация с билетной кассой — норовили вот-вот посыпаться. Единственный дворник, неисправный однорукий прототип, с работой справлялся плохо: мусора на платформах не было, но пыль облепила всё плотным слоем.
— Один билет до Савзары, — подойдя к кассе, попросил Элиот и вложил в пластиковую руку прототипа-кассира несколько осколков, — пожалуйста.
Поверхность механической ладони раскрылась. Деньги упали в приёмник. Глаза кассира вспыхнули, когда система начала устанавливать подлинность осколков. Через пару секунд проверка закончилась, линзы потухли, а из открывшегося рта высунулся языком напечатанный билет.
— Спасибо, — взяв его, поблагодарил Элиот.
До поезда в Савзару — ближайший к стрельбищу населённый пункт — оставалось около получаса. Лайн встал на краю платформы и устало огляделся. В стороне скучковалась группа подростков с пакетами наперевес и гитарой в чехле, а на скамейке рядом сидела пара пенсионерок с цветущими ящиками рассады. От столь непривычно умиротворённой картины повеяло образом прошлой жизни, и на долю секунды Элиоту показалось, что всё ещё может вернуться на круги своя.
Как бы не так.
Послышались гудение, свисток. Вздрогнув, Элиот повернулся и увидел головной вагон электрички. Поезд был старый, полувековой давности. На какое-то мгновение парню почудилось, что вместо старого состава из-за тени деревьев надвигалась проклятая всеми «Оскола». Собранные из разрушенных храмов вагоны дышали элегией, и мир, мимо которых они проносились, умирал. Однако порождённый паникой мираж развеялся так же быстро, как и возник в воспалённом переживаниями сознании.
Покачнувшись, Элиот едва устоял на платформе. Схватился за голову. Судорожно вздохнул.
— Линейная никогда меня не отпустит… — вымолвил он, и отчаяние петлёй въелось под кожу.
— Молодой человек, — с участливым видом обратилась к нему одна из пенсионерок с лавки, — с вами всё хорошо?
Тот, опомнившись, растерянно кивнул.
***
Одиночество гнилостным страхом оплело медовое сердце. Его учащённый ритм никак не замедлялся. Ничего, кроме просыпающегося после зимней спячки леса, Элиот не видел. Порой среди мелькающих за окном деревьев мерещились затаившиеся меж сосен и елей великаны. Скелеты безучастными взглядами провожали несущийся в пригород поезд.
Озноб судорогами сковал грудину, и царящий в вагоне гам утратил значение. Мимо пронеслись играющие в догонялки дети. Сидящие через проход пассажиры развернули из фольги бутерброды. Откуда-то из-за тамбура донеслись гитарные переборы. Потянулся сигаретный запах.
Никто из присутствующих не замечал Элиота, но последнего терзали навязчивые мысли, что каждый из пассажиров в курсе происходящего с ним. Осознание этого не давало расслабиться. Он спешно нацепил гарнитуру, после чего включил на протофоне «Vesta ker Mojdo». Насладиться тишиной так и не вышло.
Оказавшись на месте, Элиот вновь пробрался к кратеру. Место, породившее Немока, ныне казалось самым безопасным в Балтийской Республике — несмотря на то, что ни пения птиц, ни иных звуков здесь не было слышно, хватало и тишины дозиметра. Листва, обезвоженная и почти высохшая, трепетала под гнётом мартовского ветра. Дрожали ветви мёртвых деревьев. Скрипели стволы. Слабеющие корни отчаянно цеплялись за землю.
Элиот перелез через ограждение и заглянул в пропасть. В ней не было ничего — просто дыра, какая, рассуждал парень, образовалась и у него самого. Он занёс ногу над бездной, однако шагнуть не решился. Волнение захлестнуло с головой, и Лайн вжался в ограждение. Перевёл дыхание. Сглотнул. Только сердце успокоилось, как он перелез через поручень и вернулся на устойчивую поверхность.
Ноги едва слушались. Колени дрожали, руки — тоже. На секунду Элиот вовсе перестал понимать, что он здесь делает. Реальность утратила прежний фокус, и тишина сменилась высокочастотным писком. Меж тем за деревьями мелькнула пара красморовских бронетранспортёров, и в отдалении зазвучала тревожная сирена. Элиот рефлекторно закрыл уши. Однако прозвучавшие в отдалении хлопки — только бы не взрывы! — ударили по перепонкам. Ужас волной окатил парня. Ни сдвинуться, ни даже вздохнуть он не мог.
Закончилось всё через минуту. Оцепенение спало. Мышцы наконец расслабились. Усталость овладела телом, и Элиот затравленно глянул вдаль. Ничего, в сущности, не изменилось. Тот же лес, те же заброшенные здания… Будь парень любопытным, он бы, несомненно, добрался до границы, чтобы разузнать, в чём дело. Вот только планы у него были совсем другие.
Элиот добрался до того места, где его тренировал Дайомисс. Какие-то банки всё ещё стояли на столбах — чуть облезшие, но удержанные засыпанной внутрь галькой. Смерив площадку тоскливым взглядом, парень горько вздохнул и, скинув рюкзак, достал из него револьвер. Заряженный, на предохранителе. Разобравшись с ним, Элиот встал на ноги — колени отчего-то задрожали — и покрутил оружие в руках.
На краткий миг дуло замерло прямо у виска. Зажмурившись, Элиот положил палец на спусковой крючок. Только приготовился на него нажать, как резко открыл глаза и, отведя ствол от головы, выстрелил в сторону банок.
По-прежнему мимо.
Но у него достаточно времени, чтобы научиться.