Глава сорок вторая. Проводив мужа, Лилит вернулась домой в новое свое жилище, пахнущее свежим ремонтом и неизвестностью. "Железный век, железные замки, железное сердце мое", - подумала девушка, открывая дверь. Она прошла на кухню, распахнула окно и, сев на подоконник, выглянула во дворик. Еще за день до этого она обратила внимание на обезглавленную статую и теперь, подогреваемая любопытством, решила спуститься вниз, что бы поближе рассмотреть и сам дворик, и фонтан со статуей. По периметру основания статуи была сделана надпись по-русски, но с дооктябрьской орфографией. - Дон-Кихот Ломанческий, - прочитала Лилит - Натали и вслух добавила: - Без головы. Бессмысленные подвиги, никому не нужная доблесть. Несчастный гранд, сквозь толщу железных веков словно нарочно пришел ты сюда, что бы разрушить мое равновесие и покой. Жалкая, бессильная статуя", - подумала молодая женщина, присаживаясь на полуразрушенный железобетонный фонтан. Так она просидела какое-то время, наблюдая за разгулявшимися котами и сгущавшейся темнотой. Из многочисленных кухонных окон стали доноситься голоса и крики жильцов. Большинство квартир в доме было коммунальными, и потому кухни гудели, как пчелиные ульи. Матерные крики, детский и женский плач смешивались со звоном посуды. "Бессмысленный железный смутьян, ты окружен нуждой и бессилием и лишен головы. Вот твоя награда за благородство и сострадание". Поднявшись к себе, Лилит откупорила бутылку вина. Еще недавно совсем безразличная к алкоголю, она теперь и дня не могла провести без рюмки, другой. Выпив пару стаканчиков и почувствовав, как по щекам у нее побежал румянец, она подошла к зеркалу и постояла перед ним некоторое время, рассматривая себя. - Хороша, чертовка, - тихо произнесла Лилит, сложив губы трубочкой и прищурив глаза. Выпив еще вина, она включила стоявший на холодильнике приемник. Зажглась электрическая подсветка, осветившая названия загадочных и далеких городов. Париж, Прага, Лондон, Нью-Йорк, Лилит переходила в волны на волну, пока не наткнулась на мелодию, которую исполнял красивый мужской баритон. Это была популярная, раскручиваемая на всех радиостанциях мира любовная баллада совершенно незнакомого ей Элвиса Пресли. Песня начиналась словами "Ловми тендер ловми свит". Погрустив немного за пустым столом с бутылкой вина, девушка вытащила из сумки красную картонную пачку сигарет Фемина и закурила. Затянувшись несколько раз, она сломала сигарету в огромной стеклянной пепельнице, затем быстро встала, прошла в комнату и стала одеваться. Она выбрала матросский костюм, который недавно привез из Гавра ее дрожайший папочка, ездивший закупать какие-то механизмы для табачной промышленности. Темная юбка, матроска и беретка с помпоном. Посмотрев в зеркало и тронув губы помадой, Лилит выскочила на улицу. Поймав такси, она велела шоферу ехать на Горького к коктейль - холлу. Теплый и тихий вечер опустился на город. Лилит сидела на переднем сидении "Победы" и легкий веселый ветерок дул ей в лицо. Расплатившись с машиной, она прошла на второй этаж и забралась на высокий стул, стоявший рядом со стойкой. Оглядев внушительную батарею бутылок, она заказала сто грамм "Бехера", зеленого ликера в замысловатой колченогой бутылке. Коктейль-холл был создан почти сразу после войны, и место это быстро завоевало популярность. В нижнем и верхнем зале было полно людей, скучающая Лилит скользила глазами по лицам. В углу стоял игральный автомат, периодически исполнявший какую-то музыку. Посидев минут двадцать, она заметила, что компания молодых ребят видимо обратила на нее внимание. В зеркалах бара видела Лилит волнение и интерес на лицах мужчин, и это разволновало ее. Ей так остро захотелось любви, что внутри ее организма, где-то в области живота, образовалась удивительная сладкая пропасть. Она заказала вторую рюмку ликера и мороженное. Отпивая ликер, она то подливала масла в рвущийся наружу огонь, то остужала его ложкою холода. Лилит сощурила глаз и, подмигнув зеркалу, произнесла про себя: "Я хочу, отец мой, что бы сейчас вон тот, светленький в черной рубашке встал и подошел сюда". На другом конце стойки сидел грузный пожилой мужчина в форме капитана корабля. Было особенно душно, будто перед грозой. Капитан сидел в расстегнутом френче и пил коньяк, закусывая лимоном. И чем больше он принимал коньяка, тем краснее становилась его физиономия. Глаза его, похожие на две выпученные перламутровые клипсы, буквально пожирали Лилит. "Нет, дорогой мой, - подумала она, - тебя я не хочу. Пускай он уйдет, отец мой". И вот по веления Лилит, как по мановению волшебной палочки, толстый моряк буквально подпрыгивает со своего кресла так, будто его ошпарили кипятком. Дрожащими руками застегивает он помятый свой китель и, глядя перед собой, будто бы рассматривая какую-то мысль, выскакивает из коктейль-холла. А за спиной Лилит уже раздается покашливание, молодой человек подошел к ней сзади и встал за плечом. Положив руки на стойку, он сделал заказ, и Лилит обратила внимание на его длинные пальцы с крупными фалангами. "Какие музыкальные руки", - подумала она, поднося к губам рюмку с ликером. - Вы скучаете? - спросил ее молодой человек. - Да нет, не особо. А что? - Лилит прищурила один глаз и стала похожа на юного проказливого лисенка. - Мы хотим позвать Вас к нашему столику. Вы не против? Лилит пожала плечами, и молодой человек понял, что она как бы не против. - Ну, если идете, тогда возьмите эти стаканчики. Он кивнул на стойку. Лилит поправила на плече сумку, взяла стаканы и подошла к столу, за которым сидели крупная светловолосая девушка и двое молодых мужчин. Третий пригласил за стол Лилит и он же представил ее. - Мы все студенты, - сказал один из сидящих за столом ребят, чем-то напомнивший Лилит отбывшего за границу мужа. - Она будет поэтессой, - молодой человек, пригласивший Лилит кивнул на светловолосую девушку, которая фыркнула и отвернулась. - Что это за она? Меня, между прочим, Лида зовут. - Простите его, Лида, - поправила Лилит молодого человека, - он не хотел Вас обидеть, просто неудачно определил Ваше предназначение. После этой невероятной в их кругу фразы голубые глаза поэтессы буквально выдавились из орбит, взгляд ее прошелся по всем присутствующим и уперся в стол. На какое-то время все замолчали. - А мы все трое - будущие архитекторы. Мертвой птицей повисла над столом эта фраза. - О, я страшно люблю архитектуру. Любимый отец мой - архитектор. Он безумно талантлив, но мы редко встречаемся. - А как его фамилия? - спросил до этого молчавший чернявый юноша с узким лицом. - Это неважно, он очень известен, однако я не хочу называть его имя, - сказала Лилит и быстро захлопала ресницами. Итак, Виктор, Антон и, если не ошибаюсь, Петя. Она глянула на маленького хрупкого юношу и отбросила челку со лба. - Откуда Вы знаете мое имя? - спросил настороженный мальчик. - Так Вы же сами назвали его. - Я ничего не называл, - сказал Петр и так сильно замотал головой, что показалось, будто она у него просто - таки напросто отскочит. - Ну, не сердитесь. Какая разница, как имя Ваше попало ко мне на язык, главное, я не ошиблась, угадала. Лилит улыбнулась, обнажив ровный, безупречный ряд белых зубов. Кто то в другом конце зала в очередной раз завел автомат, и "Лунный свет" Глена Миллера заметался по коктейль холлу. - Потанцуйте со мной, - попросила Лилит и Виктор, пригласивший ее к столу, встал и протянул ей руку. - Я хочу пригласить Вас в гости, - проговорила она, прижимаясь к ведущему ее партнеру. - Весь наш стол, всех? - Да нет же, только вас. Поедете? - Поеду. Получив согласие, она прекратила танец, подошла к столу и сказала: - Я похищаю у вас друга. Он обещал оказать мне одну услугу. - Какую это? - спросил маленький худенький Петя, имя которого так легко отгадала Лилит. - Это наша с ним тайна, - сказала она, и злая, холодная усмешка скользнула по ее губам, как маленькая змейка. Глава сорок третья. Приехав домой, Лилит завела случайного мужчину на кухню, включила радио и поставила на стол недопитую бутылку вина. Покрутив настройку, она нашла симфоническую музыку, которая как-то быстро закончилась. Пошли новости. Диктор зачитывал обращение Фиделя Кастро к гражданам Кубы, первой свободной страны Латинской Америки. Поговорив о печальном наследии режима Батисты, диктор углубился в риторику. Удары сыпались на голову империалистов, скупые, бесцветные слова мусорной кучей ложились на стол, за которым сидели Виктор и Лилит. - Как ты меня выбрала? - Ну, выбрала и все. Я знала, что ты подойдешь ко мне. - Откуда? - Знала и все. - И я подошел? - Да, и ты подошел. - Это страсть, скажи мне, что это было? - Ну, как бы получше объяснить тебе … - Ну, объясни как - нибудь. - Я пожелала тебя, и ты подошел. Сила моего желания заставила тебя встать и пригласить меня за свой столик. - Ты колдунья? - Да, я что не похожа? - Не очень. - Ну, тогда внимательно смотри мне в глаза. И вот с глазами ее стали происходить невероятные, ранее никогда не виданные Виктором преображения. Из двух зеленых они превратились в черные, затем в голубые, и, наконец, в красные, последние были самыми страшными, а потом цвет их стал совмещаться, красный с зеленым, желтый с синим, и вот радужный свет, многовеличие радуги, и от одного глаза Лилит - Натали до другого, поднимаясь над переносицей, возникло радужное полукольцо. "Действительно, колдунья", - подумал молодой мужчина, состояние которого можно было охарактеризовать, как полуобморочное. Но вот Лилит - Натали опустила глаза, по телу ее прошла сильная дрожь, и медленно сопровождаемое судорогами лицо девушки приобрело обычное выражение меланхолической иронии и покоя. - Идем за мной, - сказала она и пошла в спальню. Подойдя к шкафу, она распахнула дверцу и вытащила кожаный ремень. Протянув ремень молодому мужчине, она сказала: - Я взойду на ложе, а ты, ты, - она обернулась и уперлась ему в грудь указательным пальцем, - ты привяжешь мои руки к кровати. Она легла на спину и вытянула руки над головой, полежав мгновение, перевернулась на живот, встала на четвереньки и схватилась за тонкую перекладину железной кровати. Мужчина соединил ее руки ремнем и закрепил ремень на металлической перекладине. "Это ведьма. Надо бы уйти", - решил Виктор, в котором сексуальный инстинкт подавлялся инстинктом самосохранения. - Если убежишь, умрешь, - сказала Лилит, скрипнув зубами. - Раздень меня. И он стал раздевать ее. Оставшись совершенно голой, она встала на колени и, опустив голову на подушку, выставила зад, покрутив им, она вопросительно посмотрела на Виктора, который молчал, прислонившись к стене. Вращающийся зад ее был похож на пляшущий на волнах бочонок. - Ты сейчас покроешь меня, я очень хороша, я стану для тебя незабываемой женщиной. Обреченно, как солдат штрафного батальона, пристроился он к ее заду и, вздохнув, вошел в ее лоно. - Не кончай, не кончай, - шептала ведьма, и молодой мужчина продолжал услаждать ее ненасытное тело. Теперь его разум полностью зависел от ее команд, произносимых с каким - то шипящим свистом. Теперь с ее помощью он мог изменять температуру тела, она возрастала пропорционально частоте фрикций. Лилит не меняла позу, она не переворачивалась на спину. Таким образом, уже три часа она находилась в неудобном переломленном состоянии, которое вероятно вполне устраивало ее. В начале четвертого часа Лилит легла на живот и заставила Виктора проникнуть в свое анальное отверстие, которое оказалось на удивление влажным и располагающим к различным движениям. - Быстрее, быстрее, еще быстрее! И весь далеко не маленький член ее живого орудия проникал в нее, создавая абсолютное равенство, почти свободу и братство между двумя отверстиями в нижней, самой сокровенной части Лилит. - Быстрее, быстрее! - подгоняет она и что-то бормочет и Виктор, отыскивающий внутри себя невидимую середину между страхом и наслаждением, начинает подмечать своим полупарализованным сознанием, что окончания произносимых ей слов начинают подменяться на нечленораздельный скрежет и свист. Но постепенно и эти слова заменяются другими, произносимыми на незнакомом языке. Смысл этих слов теряется в глубине веков. - Армагеддон! Армагеддон! Можешь кончать, - произносит Лилит тоном приказа, и долго сдерживаемый поток спермы заполняет анальное отверстие дочери князя мира сего. И сразу же после того. Как у него закончились судороги она сказала: - Одевайся и уходи. - И когда он, не попадая в штанину и путая пуговицы, закончил свой туалет, Лилит добавила: - И забудь дорогу сюда! Когда мужчина ушел, она зубами развязала узел на кожаном ремне и перевернулась на спину. Сладострастные судороги пробежали по ее совершенному телу. Если бы даже Лилит была помещена как черная кошка в темную комнату, а из светлой к ней бы входил мужчина с полномочиями на один час, а за ним бы входил следующий, и так все двадцать четыре часа, то и тогда, учитывая страстность Лилит, первый никогда не узнал бы что он первый, а последний никогда бы не узнал, что он был последним. Было четыре часа утра. В окна заглядывал уже прохладный осенний рассвет. Лилит - Натали спала совсем немного и проснулась оттого, что перед лицом ее пронесся сильный источник тепла. У нее запылали щеки так, будто бы она низко наклонилась над костром или испытала острое чувство стыда. Она открыла глаза и увидела, что вся комната заполнена солнечным светом. И сон ее, великолепный, мягкий послелюбовный сон, исчез быстро и сразу, будто его и не было вовсе. Лилит подошла к окну и выглянула во двор. Безголовая, залитая солнцем статуя была прекрасна трагической своей бессмысленностью. "Стоит ли задумываться над тем, что произошло? Пожалуй, что нет. А жалеть, жалеть кого-либо? Пожалуй, этого делать не стоит. Любить же я не хочу, хотя и слышу вокруг бесконечное это слово, перемноженное на пустоту. Мягкая плоть хлеба, плоть красивого тела, невидимая плоть уюта и тепла. Страх, животный страх потерять эти сокровища. Они цепляются за это, как утопающий за тонкую соломинку, и они будут гибнуть. А я, я буду наблюдать за ними сначала своими глазами, потом глазами своего сына и, наконец, глазами отца моего, с которым когда-нибудь я сольюсь в одно неразделимое все".