Внезапно, что было типично для Тамар, ее гнев остыл, и она, понимая чувства Аннис, сказала:
— Я видела его из окна. В этом нет никакого колдовства. И коль скоро ты не хочешь лгать, скажи, что я у себя, но спускаться к нему не хочу.
Аннис улыбнулась, и ее простодушная улыбка, как всегда, тронула Тамар. Девушка вышла, но вскоре вернулась.
— Хозяин говорит, что мистер Кэвилл вернулся из морского похода, и он полагает, узнав это, вы измените свое решение.
— Ступай и скажи, что я не изменю своего решения.
Тамар оставалась в своей комнате более часа, покуда не увидела, что Бартли уехал, и лишь тогда спустилась вниз.
Ричард сидел в большой комнате у окна, задумчиво глядя в сад. Увидев ее, он поднял брови.
— Это было крайне невежливо с твоей стороны, — сказал он.
— Я не желаю видеть его.
— Он — наш сосед, мы дружим долгие годы. Он отсутствовал очень долго… целых два года, и когда он приехал навестить тебя, ты отказываешься почтить его своим присутствием.
Она пожала плечами.
— Тамар, — продолжил он, — почему ты продолжаешь столь яростно ненавидеть этого молодого человека? Неужто ты не можешь простить ему то, что он пытался сделать с тобой много лет назад?
— Не могу…
— Но ведь это случилось так давно, когда он был еще беспутным мальчишкой!
— А теперь он беспутный мужчина.
— Я хотел бы, чтобы ты вышла замуж. Тебе уже двадцать лет, самая пора. Ты видишь, как счастлива Аннис с Джоном. Ты любишь Кристиана. Неужто тебе не хочется иметь собственных детей?
— Думаю, я почувствую, когда для меня придет время выходить замуж, а если не почувствую… — Тамар снова пожала плечами, — значит, не выйду. Почему вы всегда заговариваете со мной о замужестве, когда приезжает Бартли? — с яростью спросила она.
— Быть может, потому, что он подходящий жених для тебя.
— Как вы можете думать такое? Каково же ваше мнение обо мне, если вы считаете его достойным меня. Ведь он всего лишь авантюрист, пират! Ах да… он поступает весьма законно, ведь он грабит только испанские корабли, разоряет и сжигает только испанские города и насилует испанских женщин! А быть может, и не только испанцы бывают его жертвами?
— Боюсь, я не смогу тебя переубедить. Твоя гордость — твой злейший враг. Ты убеждена, что права, когда ненавидишь Бартли и защищаешь людей, подобных Хьюмилити Брауну. Но знаешь ли ты, что твое представление о том, что хорошо и что плохо, диктуется эмоциями. Бартли — пират, стало быть, его надо презирать. Я, Аннис, Джон Тайлер тоже грешили, но нас ты отчаянно защищаешь. Мне хотелось бы, чтобы ты смотрела на Бартли более разумно.
— Он не нуждается в моем добром отношении.
На следующий день Тамар села на лошадь и поехала на прогулку по вересковой пустоши. Мысли о Бартли не давали ей покоя с того самого момента, как он вернулся домой. Внезапно она услышала позади стук копыт. Это был Бартли.
Тамар придержала лошадь и остановилась перед ним. Он порядком изменился, немного постарел. Ему было почти двадцать семь, он стал взрослым мужчиной. У глаз появились морщинки, кожа стала бронзовой от загара, шрам на щеке выделялся более отчетливо. Но глаза по-прежнему горели, как сапфиры. Он смотрел на нее с легкой иронической усмешкой, и в ее душе поднялась прежняя ненависть.
— Приятная встреча, Тамар.
— Сомневаюсь в том, что приятная.
— Разве так встречают любовника?
— Ты не мой любовник.
— А ты забыла, что мы вместе провели ночь?
— Я сделала все, чтобы стереть этот срам из своей памяти.
— По крайней мере ты слишком горячишься, стало быть, я тебе не безразличен, — он широко улыбнулся, — и это дает мне надежду.
— Надежду? На что? Что ты снова заманишь меня в ловушку?
— Полно, Тамар. Не лги себе. Ты тогда разгадала мою уловку. Я поступил благородно… дав тебе убедительный повод, чтобы уступить мне, повод поверить, будто ты делаешь это не потому, что находишь меня неотразимым, а ради другого человека.
— Мне надоел этот разговор, я возвращаюсь домой.
— Нет, ты останешься и поговоришь со мной. Может, нам спешиться? Давай привяжем наших лошадей вон к тому кусту. Тогда нам легче будет потолковать о будущем.
— У меня с тобой не предвидится никакого будущего.
— Жаль, а у меня есть план, и я хотел бы посвятить тебя в него.
— Мне это ни к чему.
Он наклонился к девушке, схватил ее лошадь за уздечку и заглянул ей в лицо.
— Ты боишься слезать с лошади. Боишься, что я схвачу тебя, как в тот день… Помнишь, как тогда, когда ты увидела, что я иду к Ричарду, и улеглась голая на траве, сама не своя от желания соблазнить меня.
Тамар бросила на него надменный взгляд.
— Почему ты все время стараешься разжигать мою ненависть к тебе?
— Потому что твоя ненависть мерило твоей любви.
— Я вижу, ты преуспел в искусстве плести интриги во время своих испанских побед. Позволь сказать тебе, что ты не имеешь ни малейшего понятия обо мне и о моих чувствах.
— Знаешь, испанские и английские женщины по сути дела одинаковы, их можно разделить на податливых, кротких и на таких, как ты, диких, которых необходимо приручать.
— Твои глупые речи мне омерзительны. Я не лошадь, чтобы меня приручать.
— Ты права. Как я тебе уже говорил, ты женщина, за которой нужно ухаживать… теперь, когда я добился тебя.
— Ты полагаешь, что добился, потому что поступил со мной подло? И это дает тебе право говорить со мной подобным образом?
— Ах, Тамар, хотел бы я, чтобы ты сейчас взглянула на свое лицо. Ты взволнована. Ты надеешься, что я поступлю, как в прошлый раз. Даже если ты немного боишься, все равно надеешься. Загляни себе в душу, моя красавица, и скажи, что ты там видишь. Скажи мне правду. Скажи, что ты лелеешь в сердце малейший штрих той ночи любви. Ты помнила об этом все это время так же, как и я.
Она с такой силой хлестнула лошадь, что та вырвала уздечку из руки Бартли и помчалась галопом. Бартли скоро нагнал ее.
— Я думал, что малыш в саду — наш! — крикнул он. Она продолжала смотреть вперед.
— Я был разочарован! — снова крикнул он. Тамар снова придержала лошадь и воскликнула:
— Я скорее убила бы себя, чем стала рожать твоего ребенка!
— Ты слишком легко говоришь о смерти и слишком часто упоминаешь о ненависти.
— Убирайся прочь! Оставь меня!
— Я должен поговорить с тобой.
— Ты не можешь сказать ничего, что представляло бы для меня хоть малейший интерес.
— Ты боишься меня.
— Я слишком хорошо тебя знаю. Ты — грубиян, насильник, пират, грабитель. И все эти качества мне отвратительны. К тому же я не доверяю тебе. Физически ты сильнее меня, и я не желаю оставаться наедине с тобой в пустынном месте.
Он засмеялся.
— О Тамар, разве я когда-нибудь принуждал тебя? Разве ты не приняла меня без протеста в свою постель?
Горячие слезы стыда выступили у нее на глазах. Она со злостью хлестнула лошадь.
— Давай, скачи быстрее, — шепнула она. — Давай оторвемся от него.
Но взмыленные лошади бежали рядом.
— Не бойся, Тамар! — крикнул Бартли. — Мы будем вместе навсегда… до смерти.
Они оставили позади открытую пустошь и въехали в узкую лощину, где пришлось ехать шагом, и Бартли вновь заговорил:
— Выслушай меня, Тамар. Я уже не молод и хочу жениться. Мой отец хочет увидеть моих детей, прежде чем умрет. Я часто думал об этом, когда был далеко от дома. Я люблю море, но тебя я люблю сильнее. Ты, как море, Тамар… ненадежная, ласковая и нежная с одним, дикая и неукротимая с другим. Я хочу тебя, Тамар.
— Твои слова напрасны. Если хочешь моего совета, послушай: женись и заведи детей. У нас в округе много девушек столь же знатного рода, как ты, из которых выйдут отличные жены. Какая-нибудь из них, без сомнения, будет мириться с твоими грубыми манерами и изменами, лишь бы стать леди Кэвилл.
— Я не хочу никого, кроме тебя.
— Это оттого, что ты желаешь то, чего не можешь получить.
— Я не буду век плавать, — продолжал он, — мы будем растить своих детей. Что ты на это скажешь, Тамар?
— Скажу, что ты дурак. Твоя семья решит, что я недостойна тебя, а это не может принести счастье.
— Как только я женюсь на тебе, моя семья забудет странные слухи о твоем рождении.
— Эти слухи никогда не забудутся.
— Это потому, что ты так ведешь себя. Ездишь на лошади с распущенными волосами, тебя и в самом деле можно принять за ведьму, при виде которой у мужчин возникает пожар в крови, а женщины умирают от зависти.
— И ты женился бы на мне, зная, что я отличаюсь от других женщин?
— Я хочу жениться на тебе, — твердо сказал он.
— Бартли, — уже мягче сказала она, — ты веришь, что я не обычная смертная женщина? Веришь в то, что у меня есть неземная власть? Веришь, что в ночь двадцать один год назад сатана взял силой мою мать?
Он отвел глаза.
— Откуда мне знать, во что верить?
— И все же ты хочешь жениться на мне? Просишь меня стать матерью твоих детей!
— Прошу, — торжественно ответил он, — в моей жизни есть и всегда будут оставаться две любви. Одна из них — море. Ты знаешь, я убежал из дома и уплыл а море, когда мне было четырнадцать. Я поступил против воли отца. Я знал, что он может лишить меня наследства, как угрожал, но мне было наплевать на это. Я должен был стать моряком. Мне было наплевать, что какое-то время я буду простым матросом. Я знал, что подвергаю свою жизнь опасности, знал, что могу умереть, но не мог отказаться от этой мечты. А моя вторая любовь — это ты, Тамар. Непокорная, как море… и столь же опасная. Я знаю это, но ты должна быть моей. Я смотрел в лицо опасности на море и хочу встречать любые опасности с тобой… женщиной… ведьмой… сатаной… кто бы ты ни была.
Она была тронута, ведь прежде он никогда не говорил с ней столь серьезно. Более того, она испытывала чувство гордости из-за того, что он был такой покорный. В какой-то степени это искупало его вину за то, что ей пришлось перенести из-за него.
И Тамар сказала ему почти ласково, как еще никогда с ним не говорила:
— Если то, что ты сказал, правда, мне жаль тебя. Но я никогда не выйду за тебя. Ты должен ограничиться своей первой любовью — морем. Ты глуп, Бартли, а я никогда не смогу полюбить дурака. Если бы ты был добр ко мне, я, возможно, начала бы испытывать к тебе дружеское чувство. А если бы ты продолжал быть добрым ко мне, я, быть может, и вышла за тебя. Но насилие… бесстыдное насилие… с каким ты обошелся со мной, я никогда не смогу простить.
— Стало быть, ты продолжаешь ненавидеть меня?
— Я никогда не полюблю тебя.
— Ты забываешь, я чувствовал, как ты трепещешь в моих объятиях.
— От ненависти.
— Нет, от страсти.
— Тогда почему я не приняла то, что ты считаешь огромной и великодушной жертвой — предложение стать твоей женой?
— Потому что ты не знаешь саму себя. Ты вознамерилась ненавидеть меня и цепляешься за эту ненависть, как утопающий за плот, зная, что он скоро уплывет от него.
— Знай же, ты сделал то, чего я тебе никогда не смогу простить. Ты знаешь, что я не похожа на других женщин. Ты сам сказал, что во мне сидит дьявол.
Он улыбнулся ей, и в его глазах вспыхнула столь сильная страсть, что в одно мгновение она могла растопить холодное отвращение Тамар и заставить сдаться.
— Мне нечего больше сказать тебе, — проговорила она и поскакала вперед.