— Я вижу, ты увлечена этим парнем.
— Увлечена?
— Ты не можешь скрыть от меня свои чувства, повторяя мои слова. Ты увлечена им! Я видел, как ты смотрела на него.
— Ты видишь слишком многое, даже то, чего нет.
— Ты кокетничала с ним, клянусь Богом!
Его лицо исказилось от ревности, и он с вызовом воскликнул:
— Я думаю, он твой любовник.
— Мне казалось, в последнее время твои манеры стали немного улучшаться, — холодно ответила она, — но, по-видимому, я ошибалась.
— Ты не можешь этого отрицать. Ты увиливаешь. Тебе не скрыть от меня правду.
— Даже если бы твое грязное подозрение оказалась правдой, с какой стати я стала бы скрывать это от тебя? Какое тебе до того дело?
— Стало быть, все это время, покуда я разыгрывал роль смиренного поклонника, он наслаждался любовью в твоей постели!
— Если бы ты стоял поближе, схлопотал бы пощечину!
— Тебе ни к чему защищать этого пуританина с хитрой рожей. Я всегда подозревал этих коварных людей с показной кротостью. Они этим обезоруживают глупых женщин, таких, как ты. Признайся, он читает молитвы, прежде чем заняться любовью?
— Замолчи! — взвизгнула она. — Я ненавижу тебя! Какая дура я была, вообразив, что ты не такой мерзкий, каким я представляла себе! Как смеешь заявлять мне подобное? Ты думаешь, все мужчины столь же порочны, как ты!
— Тамар, я вижу, что был не прав, — смиренно сказал он, — прости меня.
— Не прощу. Я больше с тобой и словом не обмолвлюсь. Сделай милость, прибереги свои пошлости для разнузданных матросов, а я буду беседовать, с кем пожелаю.
Тамар уже собиралась хлестнуть свою лошадь, но Бартли схватил уздечку.
— Неужто ты не можешь простить ревнивого любовника?
Она бросила на него надменный взгляд.
— Я не смогла бы простить никого, кто осмелился бы говорить со мной подобным образом.
— Послушай, Тамар, я признаю, что был не прав. Я вел себя глупо. Просто приревновал тебя. Для меня невыносимо видеть, как ты улыбаешься кому-нибудь, кроме меня.
— Довольно слов. И прошу, отпусти уздечку. Я хочу ехать домой.
— Вначале скажи, что простила меня. Скажи, что у нас все останется по-прежнему.
— Хорошо, — холодно ответила она, — мы остаемся друзьями, потому что живем по соседству и наши отцы хотят, чтобы мы дружили.
Она увидела, что глаза его метнули молнии гнева, но ничего больше не сказала и вернулась в Пенникомкуик.
На следующий день он приехал снова. Она увидела его в саду с маленьким Кристианом и обратила внимание на то, как он красив, высок и силен, каким тщедушным кажется Хьюмилити Браун в сравнении с ним.
Бартли поднял Кристиан, и малыш радостно улыбнулся ему. Он любил детей и в их присутствии становился мягче, хотя и не слишком. Он относился к числу мужчин, которых дети любят, даже если те вовсе их не замечают. Из него вышел бы прекрасный отец, которым дети гордились бы. «Мне двадцать, — подумала она, — и за кого бы я вышла, кроме Бартли? Но ведь любовь должна быть нежной, ласковой, а не бешеной, жестокой, из-за которой возникают бесчисленные ссоры. Нет, я не могу любить Бартли, но он волнует меня».
Тамар вышла в сад посмотреть, как играют Бартли и Кристиан. Мимо них к сараю с цветочными горшками прошел Хьюмилити, и она улыбнулась ему, думая, какой разительный контраст с Бартли представляет собой этот пуританин. Но Бартли неверно истолковал ее улыбку, выражение его лица изменилось, а Тамар почувствовала, как в ней закипает гнев.
— В начале лета будет морская экспедиция, я вызвался плыть капитаном на одном из кораблей, — сказал Бартли.
— Тебе это будет интересно, — ответила она.
— Да. Жизнь на берегу надоедает.
Они вернулись в дом, и Тамар удивилась, как защемило сердце при мысли о разлуке с ним.
Позднее она часто думала о том, что ее жизнь могла бы сложиться совсем иначе.
Она была дикая, страстная, ненадежная и забыла, что Бартли точно такой же.
Если самым большим грехом Тамар была непомерная гордость, его главным недостатком были нетерпение и гнев. Он по природе своей был чувственный и страстный и слишком долго сдерживал свои эмоции. Достаточно ей было улыбнуться Хьюмилити Брауну, самому беззащитному из всех мужчин, чтобы страсть, которую Бартли сдерживал все эти месяцы, снова вспыхнула.
Он отыскал ее и сказал, что должен поговорить с ней. Не согласится ли Тамар прогуляться с ним?
Он прошел с нею на полянку к ручью, к тому месту, которое они так хорошо помнили оба. Как только они оказались там, девушка поняла, что рядом с ней прежний Бартли. Нежный возлюбленный, готовый угождать, испарился, перед ней был чувственный мужчина, привыкший добиваться своего. Он грубо взял ее за плечи.
Его глаза загорелись, и Тамар вздрогнула, испугавшись страсти, которую они излучали. Бартли крепко поцеловал ее в губы, и этот поцелуй обжег ее.
Страх, дремавший в ее душе, снова превратился в порыв ненависти.
— Сейчас же отпусти меня!
Но он продолжал держать девушку за плечи, глядя ей в глаза.
— Знала ли ты, — спросил он, — что этот человек, Хьюмилити Браун, осмелился устраивать свои сборища на земле моего отца?
Она почувствовала странный холодок в желудке.
— Да, да, — продолжал он. — Этот ловкач имел наглость собирать свою паству в одной из хижин в отцовском имении. Этот кроткий святоша сам и есть грешник. Он нарушает закон. Нынче придумали премиленькие наказания для нарушителей законов.
— Почему ты говоришь это мне?
— Погоди, сейчас услышишь. Я велел одному из моих конюхов прикинуться на время пуританином, и он сказал мне, когда следующее сборище. Так что мне известны их секреты.
— Я спрашиваю, почему ты решил, будто мне есть до этого дело? И что ты грозишься сделать?
— А что, ты думаешь, я, как честный гражданин своей страны, должен сделать?
— Ты не сможешь сделать это, Бартли! — воскликнула она. — Все эти люди, которые жили среди нас, — наши друзья!
— Нарушители законов! А Хьюмилити Браун — самый худший из них. Его упекут в тюрьму. Я слыхал, что там делают с подобными людьми. Их гноят в темницах, морят голодом и пытают. А для таких закоренелых преступников, как Хьюмилити Браун, дело может кончиться веревкой! А может, даже костром, кто знает?
— Ты не посмеешь это сделать!
— Это почему же?
— Я не допущу. Я предупрежу его.
— Я все равно доберусь до него. Он не сможет отрицать то, что он сделал.
— Ты в самом деле столь жесток или просто хочешь заставить меня поверить в это?
Бартли встряхнул ее за плечи, а глаза его продолжали гореть от ненависти к Хьюмилити Брауну и от страсти к ней.
— Мне неприятны твои чувства к этому человеку.
— Ты не в своем уме.
— Я видел вас вместе.
— Он всего лишь садовник. Для чего он мне?
— Я не слеп. Он человек образованный, а работает в саду, потому что потерял все на корабле, что отправлялся в Вирджинию. Он выжидает момент, когда сможет снова попасть на борт судна. Тогда… он, без сомнения, возьмет тебя с собой. Ричард приглашает его к себе в кабинет, беседует с ним. Это не похоже на отношения хозяина и слуги.
— Разве Ричард не может поговорить со слугой?
— Отчего же тогда он не приглашает к себе других слуг? О нет! Ричарда и его дочь интересует парень, который мне не нравится.
— Я ненавижу тебя, Бартли!
— Потому что любишь этого пуританина?
Она подняла руку, чтобы ударить его, но Бартли схватил ее.
— Ты делаешь мне больно.
— Я делаю это нарочно, чтобы ты знала, я могу причинить боль тем, кто предпочитает сладкоречивого проповедника мужчине. Когда они будут вешать его, я приглашу тебя на этот спектакль. Ручаюсь, соберется большая толпа, чтобы проводить его в ад.
— Бартли! — взмолилась Тамар. — Ведь ты не сможешь поступить столь жестоко и подло?
— Ты увидишь, что я могу сделать ради моей страны.
Он бросил на нее лукавый взгляд, мол, пусть думает, что хочет; потом отпустил ее руку и пошел прочь. Она побежала за ним.