Тамар подумала, что церковные старосты были правы, сравнивая танцующих в Мерри-Маунте с детьми Израиля, плясавшими вокруг Золотого тельца. Но людям надобно иногда смеяться и веселиться. Жизнь не должна быть постоянно скучной и бесцветной. И если хозяин Мерри-Маунта, как говорили пуритане, поклоняется вину и богатству, то не воздвигли ли они сами золотого тельца в виде гордости, фанатизма, нетерпимости?
Почему именно сейчас ей пришла в голову эта мысль? Она и сама не знала. Бартли был рядом с ней. Они были одни в лесу, или почти одни.
Майский праздник был пиком веселья, после него потекла жизнь размеренная, бесцветная. После этого праздника наказанию подверглось большее количество людей, чем за все время со дня прибытия «Либерти». Тамар стала более отчетливо видеть, что творится вокруг. Она заметила, что суровые пуритане и их жены с поджатыми губами стали посещать свои сходки с еще большим рвением. Подвергавшиеся наказанию грешники, как и было положено, рассказывали подробности своих прегрешений, после чего сочетались законным браком.
Тамар веселилась на празднике в Мерри-Маунте, но она была с мужем, и сэр Бартли не являлся членом общины. Пуритане не одобряли ее замужества и смотрели на нее с подозрением, но она была на попечении мужа и о ее наказании речи не заводили.
Выяснилось, что два человека в сеттльменте были квакеры. Их привязали к повозке, высекли и выгнали из Нового Плимута, предупредив, что если они осмелятся вернуться, их повесят.
Смотреть, как порют квакеров, собралась большая толпа.
Затем миссис Элтон начала вспоминать прошлое. Аннис и сочла своим долгом рассказать о нем брату Милрою, после чего Джона и Аннис Тайлер вызвали к церковным старостам.
Тамар и Ричард были в молельном доме, когда Аннис и Джон признавались перед прихожанами в своих грехах.
Ричард пытался уговорить Тамар не ходить туда, прочитав в ее глазах нечто, взволновавшее его. Он знал, что со дня смерти Хьюмилити она пыталась стать подлинной пуританкой, вбив себе в голову мысль, что таким образом искупит свой грех. Тамар изо всех сил старалась измениться, подавляла присущий ей пылкий темперамент, но то, что далось с таким трудом в течение долгих месяцев, могло разом лопнуть в один прекрасный день.
Ричард держался поближе к дочери. Он знал, что она искренне любит Аннис и что эта история сильно взволновала ее.
После предъявленного обвинения Аннис сильно изменилась, разом как-то постарела, и румяные ее щеки поблекли, а в глазах застыла растерянность. Она изо всех сил старалась заслужить уважение людей, старалась полюбить новую страну и приспособиться к новому образу жизни. А теперь, когда на свет вытащили ее старые грехи, она от стыда ходила с опущенной головой. После этого ужасного обвинения она не могла ни есть, ни спать.
Юный Дик шел с Ричардом и Тамар к молельному дому. Но когда они подошли к входу, Ричард сказал Тамар:
— Входи, я через секунду подойду к тебе. А ты, Дик, постой здесь немного, пожалуйста.
Тамар в эту минуту была так сильно поглощена мыслью об Аннис, что не обратила внимания на слова Ричарда и вошла в молельный дом.
Когда она ушла, Ричард сказал Дику:
— Твой отец на корабле. Пойди и скажи ему, что он должен как можно скорее прийти сюда. Очень важно, чтобы он был здесь. Скажи, что я послал тебя за ним. Он должен находиться здесь, когда будут наказывать Аннис. Скажи ему, что я беспокоюсь за Тамар, боюсь за нее…
Взволнованный этим важным поручением. Дик со всех ног помчался выполнять его.
Ричард вошел в молельный дом.
— Где Дик? — спросила Тамар.
— Я отослал его, ему не годится смотреть на этот спектакль.
Она кивнула. Увидев склонившуюся Аннис, она заплакала. Слушая монотонный голос церковного старосты, Тамар подумала: «Грех, грех, грех! Они не думают ни о чем, кроме греха, они помешались на грехе и во всем усматривают его».
Это давний грех, но он не уменьшается с годами. Он лежит на душе, словно грязное пятно на чистой одежде. Надобно окунуть эту одежду в кровь агнца, чтобы она стала белее снега. Раскаяния недостаточно, необходимо искупление… Братья и сестры, в последнее время грех среди нас расцвел пышным цветом. С тех пор как по соседству с нами на горе Греха воздвигнут золотой телец, коему поклоняются, зло проникло и в наше селение!
Тамар сжимала и разжимала руки. Ричард взял ее руку и сжал ее.
— Только не Аннис… Я люблю ее. Она мне как сестра. Она моя подруга.
— Мы живем в несовершенном мире, — сказал Ричард.
На них стали бросать возмущенные взгляды. Шептаться в молельном доме считалось грехом, за это тоже было положено наказание. Но вот про них забыли, потому что Аннис и Джон Тайлер встали, чтобы признаться в своих грехах.
Тамар казалось, что слова Аннис долетали до нее сквозь годы, из прежних времен.
— Мы были молоды… и грешили… в сарае… не понимали, что это грех…
Перед Тамар возникла картина былого в Пенникомкуике, она варит зелье и бормочет приворотные слова, потом они с Аннис лежат на соломенных матрацах и Аннис поверяет ей свои тайны.
Нет! Только не Аннис! Это не должно случиться с Аннис! Ей хотелось крикнуть: «Тебе нечего стыдиться, Аннис! Это им должно быть стыдно. Ты хорошая женщина, хотя и грешила в юности. Вы с Джоном были счастливы. Ты любишь эту страну. Ты ничего не требовала, просто хотела трудиться и быть счастливой и честной…» Но в горле у нее пересохло и голос сел.
Аннис продолжала:
— Джон не виноват. Он тут ни при чем. Грех только на мне. Прошу вас не наказывать его. У меня было приворотное зелье, мне дала его колдунья. А Джон ни при чем… Я родила младенца… своего первого… Кристиана. Я назвала его Кристианом, чтобы он стал лучше своей матери, и он вырос такой хороший… Джон не виноват, что наш мальчик родился до свадьбы. Его забрали в тюрьму за то, что он ходил в молельный дом, и мы в ту пору не могли пожениться… и наш мальчик родился…
Слово взял староста. Женщина сказала правду, во многих случаях виновата бывает женщина. В этом нет сомнения. Она по своей воле связалась с колдуньей, чтобы совратить мужчину. За это ей следует прибавить ударов. Но мужчину нельзя оставлять безнаказанным. На благочестивого человека колдовские чары не действуют, а здесь дьявол посеял свои семена на благодатную почву.
Когда они вышли из молельного дома и направились к помосту, Тамар попыталась окликнуть Аннис, но язык не слушался ее. Она смотрела на Аннис, озаренную ярким солнечным светом, и чувствовала, что сердце у нее разрывается. До сих пор Тамар не сознавала, как сильно она любит подругу своего детства, юности, зрелости. Ее мозг сверлила мысль: «Возьмите меня! Секите меня! Я дала ей зелье!» А затем: «Только посмейте высечь меня! Только посмейте судить меня… нас обеих!»
Спину Аннис оголили, грудь прикрыли и лиф привязали к шее веревочками, чтобы он не спадал. Привязанная к позорному столбу, Аннис уже не походила на себя. Ее когда-то пухлые щеки впали и залились, как и губы, странным ярко-красным неприятным румянцем.
Тамар рванулась вперед, но Ричард удержал ее.
— Идем отсюда, — сказал он, — тебе ни к чему на это смотреть.
Он с тревогой оглядывался по сторонам, ища глазами Бартли.
— Я останусь здесь, — ответила она, — я хочу остаться. Я должна быть рядом с ней. Не хочу бежать оттого, что мне тяжело на это смотреть.
Она повернулась к нему, глаза ее метали искры ненависти.
— Вы знаете, что я сделала бы, имей я силу десяти мужчин? — спросила она и, не дожидаясь ответа, продолжала: — Я подбежала бы к ней и привязала бы вместо нее к позорному столбу церковных старост и брата Милроя. Я высекла бы их!
Ее голос оборвался, и по щекам потекли слезы.
— Аннис! — прошептала она. — В чем ее вина? Что она сделала, кроме того, что хотела быть счастливой?
В воздухе просвистел кнут, казалось, он слегка помедлил, прежде чем упасть на голую спину Аннис.
Раздался душераздирающий крик, на нежной коже вздулся красный рубец, тело Аннис сползло вниз по столбу.