Смотрел он так, да и приметил одного зверя странного: стоит камнем темным, не движется. Приостановился король, пригляделся, а это и не зверь вовсе, а лодка перевернутая - стоит посреди тумана кверху днищем, точно жук большой. Осенило тут короля: там она, жена его бедная! Вот, значит, куда от зверей спряталась: в память свою, в юность свою сладкую, беспечальную! Кинулся он к лодке, от вепрей жутких на бегу уворачивается, не боится их, боли не чувствует. Вот уж к борту подскочил, за него руками схватился, перевернуть лодочку хочет, а та не идет, точно кто держит ее изнутри. Давай тогда король по доскам ладонью стучать, жену свою звать, выйти просить.
- Выйди, радость моя! Жизнью тебя заклинаю! Выйди на свет, не прячься!
Кричит он так, кричит - хоть бы словечко из-под лодки! Хватил он тогда кулаком по днищу, да так одну дощечку и выбил. Вывалилась она, а из-за нее глаза - на него смотрят! Точно как у него - серые, от зрачков лучики. Смотрит в них король, а самому укор в них чудится: зачем, мол, не углядел, сыночка нашего не спас?.. Да только не до укоров ему теперь - пугалища страшные вокруг него носятся, смерти его желают, вот-вот затопчут! Стал он, несчастный, снова кричать:
- Спаси меня! - просит. - Помоги! Убьют ведь меня здесь! Неужто тебе не жалко на гибель мою смотреть!
Много чего еще хотел жене своей сказать, да не успел - страшный зверь в спину его толкнул, на землю повалил, между собой и лодкой точно в тиски зажал - ни сбежать, ни высвободиться! Копытом сердце ему прижал, на грудь давит, дышать не дает. Чувствует король, что не вырваться ему уже. Собрал он, придавленный, оставшиеся силы, в последний раз любимую позвать хочет, а голос уже тихий совсем, за шаг не услыхать. Понял он - не докричаться ему уже до нее; не стал больше звать... Головой к борту откинулся, глаза серые закрыл, а перед глазами все черным так и залилось, точно рукой их кто накрыл.
***
Долго его приводила в себя шаманка, дым нюхать давала, водой на щеки плескала. Очнулся молодой король, открыл глазки серые. Смотрит - заместо лодки под спиной стена бревенчатая, внизу пол, сверху - крыша тесовая. Над ним лицо шаманкино, - улыбается колдунья губами раскрашенными, а глаза-то то на него смотрят, то рядом куда-то. Дернулся король, повернул голову, а рядом с ним жена его сидит, ресницами хлопает, точно проснулась только. Прохлопалась, на него глянула, - а глаза-то живые! Он как кинется ее целовать-обнимать! В глаза серые целует, в губы, в щеки целует, солнышком называет.
- Спасла ты меня, родная! - говорит. - Не отдала зверям страшным!
Говорит он так, а у королевы-то слезы из глаз так и катятся.
- Да как же я тебя им отдать могла! Ты ведь жизни своей для меня не пожалел! Если бы не ты, сидеть бы мне там вечно! Это ты меня спас, а не я тебя!
А тут и шаманка слово вставила:
- Да уж спас, - говорит, - а ведь чуть было все не испортил!
- Когда?!
- Когда за сыном бежать вздумал.
Удивился король, во все глаза на колдунью уставился.
- Так это ты меня не пустила?! Ты кричала, чтоб остановился?
Рассмеялась шаманка.
- А кто же еще, как не я? Я ведь по реке небесной плавала, за тобой смотрела, чтоб глупого чего не наделал. Ну да что теперь уже о том говорить - радоваться теперь надо!
А и впрямь - чего не радоваться, если заслужили! Ну, нацеловались они, наобнимались, поднялся король, подошел к шаманке да и говорит:
- Должник я теперь твой, колдунья. Все, что хочешь, в награду проси! Все отдам! Хочешь золота, хочешь коней или овец...
Глянула на него шаманка, - прямо в глаза, - посмотрела так долго, потом трубку из губ вынула, и говорит:
- Не надо мне золота, и коней тоже не надо, а вот есть одна вещь - нужна мне очень. Ребенка я от тебя хочу.
Король так и онемел - слыхано ли дело, при жене законной такое говорить! А шаманка не смутилась, продолжает:
- Я ведь тоже сон твой видела, да только во сне каждый свое подмечает. Видел ты сокола и голубку, а о воронятах и думать забыл. А ведь это детки твои родные - те, что родиться должны. Знак это был: родить мне от тебя, а против знаков идти нельзя. Не вам ведь одним, дворцовым, думать, кому силу свою передать... Так что, думай, королевская кровь: коли не хочешь от слова своего отступиться, отдавай мне мою награду, ну а нет - поклон тебе и жене твоей, да счастливого пути!
Сказала она, трубку снова закурила, на короля смотрит, молчит. И тот тоже молчит, - брови сдвинул, думает. Неловко ему - где ж такое видано, при живой жене другой детей делать! Да ведь шаманка-то уговор выполнила, негоже ему теперь на попятную идти, за цену торговаться. Слово ведь королевское - не следок на песке... Глянул он на жену свою искоса, - что-то она на такую вещь странную скажет, - а она ничего, и бровью даже не повела. Прямо даже странно королю стало. Ну, подумал-подумал он и решил. Брови распрямил, отвечает шаманке: