Много лет с тех пор прошло, узнали они друг друга, сына родили, а ведь крепко эта лодочка в память им запала! Стоит король, вспоминает, как с невестой своей под звездами плавал, и грустно ему так, что волком выть хочется. Ну погрустил он, а ведь дальше все равно идти надобно. А куда идти? - Вокруг белизна одна, ни дна, ни верха! Пойду-ка я за этой лодочкой, - думает, - глядишь, она к любимой и приведет. Да ведь просто сказать: «пойду», - а как под ногами ничего нет, так как же идти? Ступил он ногой вперед, а под ней все так и закачалось, точно на перину наступил. Отдернул король ногу, испугался, ну да деваться некуда; пощупал ногой еще раз: вроде идти можно, если приноровиться.
Так и пошел он, не то по речке, не то по облаку; идет, а самому кажется, что это они все в лодочке той плывут-качаются. Вот сейчас волна в борт плеснет тихо, по доскам брызгами раскатится! И грустно ему, и сладко от таких мыслей... Да только не дали ему долго прошлое ворочать: пятно вдруг темное из тумана появилось, в стороне замерло! Присмотрелся король, а то - зверушка маленькая, на лису похожая. Села неподалеку, и сидит, на гостя смотрит; ушки острые, шкурка рыжая, хвост пушистый, все вроде как у лисицы, да только не совсем. Странное что-то в ней есть, а что - все не может король понять. Хоть и охотник вроде тоже, много зверья настрелял, а в чем дело, не понимает, - то ли раненая она, то ли больная... Решил он ближе подойти, да только шаг сделал, как она поднялась и прочь в пустоту убежала. Дальше пошел он. Идет, а вокруг него то там то тут снова зверушки эти появляются, в пустоте живущие; по одной выбегут, пробегут мимо него, да и исчезнут. И все ведь не обычные звери какие-то: бегают странно, неровно как-то, и на вид чудны́е. Пробовал король за ними ходить, да больно быстро бегают, не догнать, ну он и перестал за ними гоняться, - дальше идет, а у самого на душе неспокойно: что-то тревожное в пустоте этой мерещится. И зверьки эти странные, и тишина кругом, а тут еще какие-то другие звери по туману шастать стали, - не лисицы, не зайчики, а большие такие, черные, больше медведя, - король таких и не видел никогда! Пробегают они в сторонке, к нему не бегут, да только все равно страшновато. Чует король нутром - угроза от них идет, а какая - не может понять. Ну да ничего, думает, раз любимая его их в душу себе впустила, значит и он не испугается! Приободрился, дальше идет, да только жены нигде не видать, - одни зверьки и бегают. Шел он так, шел - долго шел, как вдруг снова лодка из тумана знакомая появляется. Только не плывет уже - стоит мертво, точно волной на берег выброшенная. Нос задрался, корма в белом мареве увязла, борт накренился. Осмотрелся король из осторожности: вроде спокойно все, к лодочке подступил - так и тянет его внутрь заглянуть! Ну, подошел он, через борт заглянул и задрожал дрожью: лодка внутри вся в крови, борта и дно ею замараны, весла в ней купаются! Смотрит король во все глаза на такое, продохнуть не может - грудь точно обручем спирает. Не выдержал он, отскочил от борта, прочь пошел, шатаясь: знает ведь он, почему лодочка не плывет больше, почему на берег крепко стала, и кровь откуда, тоже знает! Не страшная это кровь, не от убийства, не от насилия, а его все равно морозом всего колотит. Ведь водица эта алая и из его вен тоже вышла! Как любимая его зубками белыми путь ей отворила, так с тех пор не может она успокоиться, все с того самого дня и волнуется.
Его тогда отец на полгода в лагерь послал - военное дело изучать. Как никак королевский сын - скоро армией командовать, а потому и спрос с него больше, чем с других. Так уж с детства отец повел; все так говорил: мол, если кто из рыцарей промахнется, в кабаке обсудят, да и забудут наутро, а как король промашку даст, сразу увидят знак скорого падения династии.
Вот и приходилось наследнику трудиться до седьмого пота, чтоб всегда лучшим быть. Кто чуть свет на стрельбище приходит? - королевский сын. Кто по вечеру последним дверь в конюшню запирает? - снова королевский сын. А ему то все и в радость было: от рождения ловким был, хватким, все ему легко давалось. И скакал лучше всех, и мечом махал, и из лука стрелял, и все лучше всех делал. Разве что за науками нудился; сидел вместе с другими знатными сыновьями, учителей слушал, как те про душу да про тело рассказывают: дескать, душа - это что шар светлый, а тело - грязь сплошная да порок, - а сам никак уразуметь не мог, что это они такое говорят. Разве ж можно душу от тела отрывать? Разве не слиты они вместе, как кислота и сладость в яблоке? Или взять невесту его, красавицу сероглазую - разве можно поделить ее на душу и тело? Или, если правы учителя, то что тогда ему голову кругом заводило, душа ее или тело, когда он, лежа в лодке, в темноте платье ей расшнуровывал и, весь дрожа, шею ей и груди целовал и никак нацеловаться вдоволь не мог? Непонятно все это ему было. Врут, наверное, учителя...