Юки наблюдала, как тетя Айя идет к открытому шкафу, уже наполовину опустевшему, снимает с плечиков блузки и платья (в основном голубых и зеленых тонов), чтобы раз- дожить их по коробкам. Снятые с плечиков платья падали, выскальзывая из теткиных рук. Из ящиков доносился легкий запах древесных опилок, от шелковых блузок и платьев исходил еле уловимый аромат матери. Тетя Айя сыпала по горстке шариков от моли в каждую коробку, прежде чем опустить крышку, и Юки представила, как запах этих шариков пропитывает материнскую одежду.
Закрыв шкаф, тетя направилась к письменному столу. Вытащила оттуда несколько шелковых шарфиков и украшений и, повернувшись к Юки, заметила:
— А ты держалась молодцом. В твоем возрасте это нелегко...
Юки отвернулась, разглядывая застекленную фотографию на стене. При слабом свете предвечернего солнца в ней отражались тени ветвей, раскачивающихся на ветру. Возникал эффект двойной экспозиции: колеблющиеся тени накладывались на неподвижный снимок, сделанный три или четыре года назад. На фотографии мать стояла между Юки и отцом, положив одну руку на плечо дочери, а другую — на руку мужа.
— Кто бы мог подумать, что тебе всего двенадцать лет! — Тетка складывала шарфики стопками, чтобы потом раздать друзьям и родственникам в память об умершей. — Ты держалась с таким самообладанием, даже ни разу не заплакала.
Юки болезненно воспринимала замечания типа: «Ты держалась молодцом», «Только двенадцать лет», «Такая мужественная девочка». Ей казалось, что, кроме этих слов, ей никто ничего не сказал со вчерашнего вечера, когда она, вернувшись с урока музыки, нашла свою мать лежащей на полу в кухне. В первое мгновение Юки решила, что мать потеряла сознание. Бросив на пол сумку с учебниками, она выключила газ и позвонила отцу на работу. Отец велел не вызывать скорую помощь и не паниковать — он немедленно приедет и привезет с собой врача. Юки открыла окно, чтобы проветрить кухню, опустилась на пол и дотронулась до лба матери. Он был непривычно холодным. Наверное, потянуло холодом с улицы, решила девочка и немного прикрыла окно. Ей и в голову не могло прийти, что мама уже не дышала. Запах газа пропитал всю одежду Юки и ее волосы, даже спустя сутки этот тошнотворный запах сохранялся, хотя она несколько раз мыла голову.
Когда врач констатировал смерть, Юки ушла в каморку, где на столе рядом со швейной машиной лежали белые куски ткани и бордовые оборки, предназначенные для ее новой юбки. Треугольные лоскуты с разбросанными поверх серебристыми булавками выглядели точно обломки парусника, потерпевшего кораблекрушение. «Когда же ты решилась на это? — подумала Юки. — Ведь еще сегодня утром собиралась шить мне юбку».
Но даже в тот момент она не плакала. Отыскав записную книжку матери, направилась в коридор, отсутствующим взглядом скользнула по номерам телефонов и принялась обзванивать родственников и маминых друзей. Отец в это время беседовал на кухне с двумя полицейскими, которых вызвал доктор.
...Позвякивание металла заставило Юки поднять голову. Тетя Айя просматривала ящички с украшениями и косметикой, сортируя и раскладывая их содержимое на две кучки: что пригодится, а что — выбросить. Большую часть украшений можно было оставить, за исключением браслетов со сломанным замком, непарных серег и мелкого ювелирного лома, а косметику — всю выбросить. Когда тетя выкидывала в мусорное ведро тюбики с губной помадой и коробочки с тенями для век, один из тюбиков выпал у нее из рук и покатился по ковру. При этом с него свалился колпачок.
— Бедная твоя мама, — тетя Айя отвернулась и прикрыла пальцами глаза.
Юки подняла с пола помаду. Краешек стержня, срезанный под углом шестьдесят градусов, был слегка затуплен. Она насадила на него колпачок и выбросила тюбик в мусорную корзину, снова ощутив запах матери.
После полудня Юки ни разу не спускалась вниз и вот теперь стояла на пороге комнаты, где теперь была мама, не решаясь войти. Все вокруг казалось ей совершенно незнакомым. Невозможно было представить, что это та самая комната, где они вместе слушали музыку, рисовали, пили чай, разговаривали. Юки молча смотрела на импровизированный алтарь, гроб посередине комнаты, белые и желтые хризантемы, окутанные дымом ладана. Повсюду белые драпировки, покрывающие пол и тяжелыми складками свисающие со стен. Юки пыталась представить, где раньше стояла мебель: кресло, которое любила мать, стеклянный столик, за которым они вместе пили чай, табуретка, вплотную придвинутая к креслу, чтобы удобно было время от времени показывать маме свои рисунки или что-то интересное в книге. Непонятно теперь, а где стояло пианино, на котором она играла, пока мама с закрытыми глазами слушала ее. Вся мебель была вынесена или задрапирована.