— Я все прекрасно знаю. А живу с ними пока, временно. И вообще, что я о них думаю и как к ним отношусь, вас абсолютно не касается.
Бабушка открыла рот, собираясь что-то сказать, но передумала. Ее худые плечи вздрагивали, она безутешно качала головой. Юки обняла бабушку за плечи.
— Прости меня. Пожалуйста, не расстраивайся, не надо.
Старушка отвернулась, пытаясь сдержать слезы.
— Иногда нужно в первую очередь самой выказать уважение к людям, а не ожидать, когда они проявят уважение к тебе, — неожиданно без всяких запинок, складно высказался дедушка.
Произнося это, дед даже не повернулся в сторону Юки. Она остолбенела, не поняв смысла его сентенции. А дедушка взял трость, оперся на нее и, попытался встать. Безуспешно. Тогда он на коленях стал передвигаться в сторону Юки и бабушки. Лицо его покраснело от усилий, он замер на месте, тяжело дыша.
Юки еще раз отметила, что за последние три года он заметно сдал. Сабуро положил руку на спину отца, то ли поддерживая его, то ли останавливая. Теперь печальное лицо деда стало уже не красным, а серым. Юки больно было на него смотреть. Из кухни доносился запах запекаемой рыбы — соленый запах моря и подгорающего мяса. Юки встала.
— Мне нужен свежий воздух. Пойду подышу немного. Я не хотела никого обидеть. Простите меня, пожалуйста.
Выйдя на улицу, она ускорила шаг, а потом перешла на бег. Обогнув дом, очутилась на заднем дворе и побежала к растущему в отдалении дереву хурмы.
Без куртки ей было холодно, она прислонилась к стволу и закрыла глаза. Как одинаково священник размахивает веткой над головами Айи и господина Кимуры и всех, у кого свадьба. Все повторяется. Один и тот же обряд совершался на свадьбе отца и мачехи, а раньше — на свадьбе отца и матери Юки, на свадьбе тети Айи и ее первого мужа, а совсем уж в незапамятные времена — на свадьбе господина Кимуры и его первой жены. Так же мелькала в воздухе ветка, а священник в белом одеянии произносил нараспев одни и те же слова. И старики тоже через это проходили больше пятидесяти лет назад. А сегодня она их огорчила. Бабушка сердито отвернулась от нее, дедушка хотел выйти из-за стола, но у него не хватило сил подняться. Давно ли, всего каких- то десять лет назад он подолгу ходил с ней по здешним горам, его ноги в черных походных ботинках ступали размеренно и твердо. Порой она даже не могла угнаться за дедом, и ему приходилось ее поджидать. А одолев последний холм, они спускались с него бегом. У подножия холма стояла Шидзуко, держа в руках белые пионы, которые она всегда приносила к могилам на их фамильном кладбище.
На минуту мысли Юки переключились на Эцуко, жену дяди Сабуро, — она стоит с огромным животом, где шевелится младенец, и вспарывает брюхо рыбы, и вынимает из него красные внутренности. Уже дрожа от холода, Юки открыла глаза. Голые ветки хурмы выглядели, как сеть, натянутая на небо стальной синевы, — в конце зимы оно часто приобретает этот характерный оттенок. Сейчас земля во дворе насквозь промерзла, а весной между домом и деревом хурмы повсюду распустятся бабушкины цветы. Летом под деревом поставят скамейку, которая сейчас пылится в каморке вместе с садовым инвентарем.
Когда Юки была ребенком, дедушка часто летними вечерами сидел с ней на скамейке под деревом и рассказывал о созвездиях. Маленькие сверкающие точки превращались у него в людей и животных, и с ними происходили забавные истории. Густая зеленая листва осенью становилась розовато-оранжевой и опадала, а на голых ветках оставались лишь ярко-крас- ные плоды. Юки, правда, видела их лишь на фотографиях, которые присылал дедушка; к тому времени, когда они появлялись, школьные каникулы кончались, и надо было возвращаться в Кобе. Сорванные с дерева плоды хурмы горчат, но дедушка их сушил на кухне, нанизывая на специальные вертела, и они становились очень сладкими.
В декабре они с мамой регулярно получали большой ящик с сушеной хурмой и ели ее целую зиму, вспоминая чудесные деревенские дни. Вот уже шесть лет как нет мамы — как давно это было, думала Юки. Бабушка требует от нее уважения к отцу. Ну, не глупость ли с ее стороны? Ведь прекрасно знает, как недостойно он обходился с ее дочерью. Юки горестно вздохнула.
Задняя дверь дома открылась, и показался господин Кимура, держа что-то в руках. Когда он приблизился, Юки разглядела: это была ее куртка цвета морской волны. Она купила ее прошлой зимой на деньги, заработанные в библиотеке, — долго искала, выбирала, пока не нашла именно такую куртку, какую, ей казалось, выбрала бы для нее мама.
— Ты, должно быть, замерзла, — господин Кимура накинул куртку ей на плечи.