— Что накуксилась, кумушка? — тетя не вынесла молчания.
— Тетя, я очень прошу, — канючит Верка, — сшейте мне халат.
— Разумеется, сошью. А на что тебе халат?
— А на ферму. Все девочки ходят на ферму в халатах.
Брови у тети из-под очков подпрыгивают на лоб. Губы трогает довольная усмешка.
— Упрямица! Настоит на своем… настоит!
— Тетя, — Верка водит пальцем по стене.
— Чего еще? — настораживается Екатерина Кузьминична.
— Можно, я стану ручку машины крутить? Ты шей, а я буду крутить. Ладно?
Отправляясь «налегке» в деревню, тетя не забыла прихватить швейную машину.
— Ну и лиса… — качает головой тетя.
Бабка зевает и крестит рот.
— И-и-и, прости, господи, нас, грешных!
Длинное помещение телятника приземисто. Оно словно сползает и тянет за собой сугробы в Талицу. Бурлит незамерзающая речушка, скачет с камушка на камушек. Вода светлая, прозрачная, на дне желтый песок, какой-то темный мох. Сделаны сходни брать воду. Снег во дворе телятника заледенел, желт от навоза и притрушен ломкой ветошью сена. По поленнице дров прыгают сороки, и ветер задувает им хвосты на спину.
Верка потянула на себя набрякшую сыростью дверь телятника, миновала темный тамбур и очутилась в низкой кухоньке.
Топится печь. От дров, принесенных с морозу, несет запахом мокрой бересты. За выскобленным добела столом у окна читает книгу девушка — чернявая, курносая, в застиранном халате.
— Мне бы, — не стала ждать Верка вопроса, — увидеть самую передовую телятницу Наталью Кирилловну Хомутникову.
Девушка, положив розовую ладонь на страницы книги, повернула голову.
— Чего-о? Я Хомутникова.
— Правда? — Верка, как и было задумано, почтительно отступила к порогу. — Разве вы не пожилая? Я считала: передовая телятница всей-всей области — пожилая тетя. Ага, в самом деле. Совершенно серьезно.
— Артистка же ты, как я погляжу, — покраснела Наташа. — Довольно заливать, а то обижусь. Что за спиной прячешь, покажи.
— Халат. Вот карман для носового платка. Я пришла бороться.
— Да ну?
— Честное пионерское! Я за среднесуточный привес и за поголовье, — ввернула Верка подслушанные у Мани словечки.
Зубам во рту Наташи вроде тесно, и один, белый, острый, как зубчик чеснока, растет косо. Он выглядывает, если Наташа рассмеется. Симпатичный зубок, Верке понравился, и пушистые Наташины брови, и ямочки на румяных смуглых щеках.
Маня на совете дружины: Веню разбирают. Принес Веня в школу самодельный револьвер. Самопал. Из медной трубки, запаянной с одного конца. Задавался Веня. Говорил, в Москве есть царь-пушка, у меня, говорит, царь-самопал. Как хряпнет-бухнет, так в ушах комарики пищат. На перемене Веня разик бухнул из самопала за сараем — и готово, попал на совет, на проработку.
Значит, Маня долго не появится в телятнике. Верка старалась себя проявить. Начистила турнепс для телячьего супа, вместе с Наташей взвешивала сено. Потом проход между стайками вымела чисто-начисто и опилками присыпала. Это она обезьянничала: за что Наташа ни возьмется, Верка копошилась рядом. Помогала.
А Наташа все показывала косой зубок да смеялась. Очень веселая — Верке такие люди прямо по сердцу.
В телятнике было чисто. Стайки-клетки, где размещались попарно или поодиночке телята, побелены известкой, окна промыты — нигде ни паутинки.
Стайки одинаковы, и телята красные, чернопестрые, с розовыми носами и оттопыренными ушами, как близнецы.
— Наташа, можно я дам им хлеба? Для привеса, ага? Как этого теленочка зовут?.. Какао? Что вы говорите, — слукавила Верка, — в первый раз такое имя слышу!
Верка погладила бычка по крутому лобику. Какао хлеб съел и лизнул ее в ладонь. Ой, щекотно! Она опять погладила бычка. Попали под ладонь рожки — тупые, скрытые тугими завитками жесткой шерсти.
Сосед Какао по клетке поднялся с полу, с ногами залез в кормушку и просунул нос между деревянными прутьями.
— М-му! — замычал он баском.
— Крокет, — замахнулась на него телятница. — Чего выставился?
Бычок хвать Верку за полу халата, потянул жуя. Верка вырвалась, без удержу смеясь. Ее покорил бедовый теленок. Наташа сказала:
— Оба — подшефные Мани. Упитанные, на выставку в пору. Ну, я по воду…
Пустив с нижней губы слюну, Крокет отворотил хвост. И на пол — шлеп, шлеп.
Какой противный, не мог потерпеть до Мани!.. Верка с метлой прошла в стайку. Крокет, тараща круглые глаза, посторонился. Верка нашла, что черные пятна на его мордочке напоминают очки-консервы.
— На пляж собрался, да? Ну-ка, брысь… брысь! Зимой какой тебе пляж.