— Береги себя, детка. На зонтик, чтобы головку не запекло…
Милая тетя, она надеется: здесь Верке будет хорошо! Не Верка ли пускала слезы в три ручья из-за телят? Да, но из-за каких! Не из-за этих же доходяг…
У Верки ноздри раздуваются.
— Жуйте клевер, бездельники. У-у, бессовестные! Я за вас стану поправляться? Как дам вот, как дам…
Верка встала и обошла лужу стороной.
И вернулась к телятам с полпути.
— Жарко? И мне тоже, и я иду купаться. В-вот!
Выкупалась в Зимогоре. Безо всякого удовольствия. Одной купаться — радости мало.
Позагорала бы на берегу, да комары и мухи одолевают…
Ску-учно!
Чтобы время убить, отправилась вдоль по берегу озера. Дошла до протоки, которой Зимогор сообщается с другим, вовсе глухим, суземным озером, постояла на дряхлом бревенчатом мостике и поплелась обратно.
— Сирота ты горькая-горемычная, нет у тебя ни роду, ни племени, — вспомнилось Верке, как о ней говорит бабка Дома.
А раз сирота — тебе и телят пасти…
Колючим взглядом повела Верка исподлобья — лес, все один лес. Комары где-то ноют надрывно и жалобно. Шуршат по палой хвое мурашики лапками. Неподвижен густой от болотистых испарений воздух. Пустота. Никто не видит. Верка озираясь, оттянула резинку трусов. Синеет у ней на бедре пятизначная цифра — клеймо лагеря смерти.
И слюнями Верка клеймо потерла, и в кровь его исцарапала ногтями.
Навечно, на всю жизнь клеймо: не сотрешь.
И ни роду нет, ни племени…
Долбит дятел железным клювом в дерево, гулко раздается окрест:
— Нет! нет! нет!
Закусив губу, Верка схватила сук, валявшийся на тропе. Била, била им, чтобы сорвать боль, била, била по трухлявой валежине, пока ее не исколотила в клочья, пока сук не сломался пополам.
И обессиленная уткнулась она пылающим лицом в ладони, задрожали от рыданий узкие плечики.
Между тем оставленные без надзора телята забрели в лужу. Купаться.
Дно илистое. Телята увязли. По уши. Все шестеро: Минька-умница, Хилька-герой, пестрая, точно сорока, Зорька, белая недотрога, пугливая Снежинка, рыжая Веснушка и маленькая Звездочка. После зноя очутиться в воде, конечно, приятно. И одры дружно посапывали носами, тугими, как резина.
Но не спохватись Верка, не прибеги к ним вовремя на выручку — ничего удивительного, что и утонули бы они, глупые.
— Одры-ы! — завопила Верка. И с вицей ринулась в лужу выгонять своих подопечных.
И — на, тоже увязла…
И над подернутой у берегов ряской, взбаламученной водой курпаги стало возвышаться семь буйных головушек.
Замычал Хилька: вода подошла ему под ноздри. Запускал Хилечка пузыри. Тогда все телята подняли отчаянный рев. И их засасывало в тину.
С трудом вытаскивая ноги из жидкого вязкого дна, Верка вылезла на берег.
— На помощь!
Ласточки реют у самых облаков, — они, что ли, помогут? Шмели гудят на контрабасах, ползают по цветам. И от них не жди подмоги. И Наташа далеко…
Что делать?
Остается — самой браться за дело. А бациллы? Думаете, Верка их не боится? Они ей представляются этакими запятыми с жирными, вертлявыми хвостиками. Они прилипчивые, пристанут — не отстанут. И потому Верка, по совести говоря, телят кормить — кормила, поить — поила, но чтобы пальцем их, хоть мизинчиком тронуть, приласкать, шерстку погладить — ни за что. Погладь, а бациллы тут как тут.
Пометалась Верка по берегу. Попался на глаза обрывок вожжей, в котором Наташа приносила телятам охапки зеленого клевера.
Верка ныряла в лужу, подцепляла телят веревкой под животы и — через плечо — вытягивала их из плена илистой курпаги. Телята бились, мычали. Про бацилл Верка думать забыла, не до них было.
Едва она справилась с тяжелой задачей, едва успела настегать телят вицей, чтобы впредь без спросу в лужу не лазили, — на, Маня заявилась.
Маня взобралась на изгородь, посмотрела на телят, на Верку — синичьи глаза ее сделались совсем круглые.
— А вы что тут делали?
— Банный день… ванна… — соврала Верка лихо. — Не телята у меня, а неслухи. Бегать, одно им далось. Вицей в лужу загоняла. Обратно — видишь? — на веревке вытаскивала.
Даже веревка Маню не убедила.
— Хи-хи, — хихикнула она.
Посмотрела на телят-доходяг:
— Хи-хи!
Хихикала и хихикала праворучница, прикрывая умный ротик ладошкой.
— Твоя правда, Вера… хи-хи! Все бы твоим скакать — и хвосты на сторону. Они у тебя раздобрели… хи-хи. Скоро станут поперек себя толще.
Верка помалкивала. Чтобы Маня видела, какой она занятой человек, взялась отгребать объедки клеверной подкормки от кормушки, хотя особенной нужды в том не было.