— Можете быть свободны.
Они потрусили к корыту. В корыто налита мучная болтушка с обратом. Бадью с обратом приносит на выгон Наташа. Она раньше выходит на работу: гонит стадо телят на лесное пастбище.
Вкусная болтушка? Хвостики закрутились, как пропеллеры? Кушайте, поправляйтесь.
По-прежнему Верка — бука-букой: лоб наморщен, глаза уставлены в землю.
— Т-так, — довольный Петр Петрович щурился. — Твои, Вера, питомцы…
«Что скажет?» — у Верки екнуло сердечко.
— …производят впечатление! — закончил Петр Петрович.
«Ого, мои телята производят впечатление», — Верка не выдержала и улыбнулась. И как хорошо, что Петр Петрович не вспоминает злополучный разговор у теплицы. Наверно, забыл. Просто замечательно, что Петр Петрович его забыл.
— Как твои дела, Вера, не скучаешь, что в деревне?
— Что вы! — засмеялась Верка. — У меня со скворцами и то дружба. Они на работу меня провожают.
А сама смотрела на Петра Петровича, спрашивала взглядом: «Вы не сердитесь на меня? Я погорячилась тогда… я была не права, простите!»
И взглядом отвечал ей Петр Петрович: «Я понимаю и не сержусь. Конечно, ты погорячилась, но в твоем состоянии это так понятно»…
— Ты приходи ко мне, Вера. Ладно?
— Спасибо, — тряхнула кудерками Верка. — И цветов вам принесу. У меня много цветов. Вы любите цветы?
— Очень, — улыбался Петр Петрович.
— Даже без корешков?
— Даже без корешков, — сказал Петр Петрович.
И на прощанье пожал Верке руку.
Глава XX. Плотина
Начавшийся сенокос прервали обложные дожди. Дороги стали реками жидкой грязи, в них вяз председательский мотоцикл, и Родион Иванович пересел на Орлика. Метался по бригадам, распекал бригадиров:
— Сколько раз предупреждал: стогуйте сено, пока погода стоит. Так нет, гнались за гектарами! — Он вздыхал, глядя в хмурое низкое небо. — Чтоб ему пусто, путает небесная канцелярия наши планы. Не дожди — сущие сеногной!
Утром Верке неохота покидать постель и подушку, в которой оставались недосмотренные сны.
— Пора, детка, — виновато будила тетя.
— Сейча-а-с… — Верка зевала и сладко чмокала губами. — Только у меня один глаз открывается, другой закрывается.
Отошла тетя, оба глаза закрылись. На подушке слюнка. В дождь спится.
— Тетя! — вдруг вскочила Верка. Нет тети. По окнам дождь струится. Серо в избе, потемки по углам. На печи охает бабка Домна.
— Ушла твоя тетя-то. К телятам, куда боле? Ох, спину напополам переломило! Ох, непутевая погодка: собаку из избы не прогонишь…
Брезентовый дядин плащ Верке до пят. Он пахнет кирпичами, как только пахнет вещь, долго лежавшая на горячей деревенской печи.
Дождь и ветер встретили Верку на улице. Полы плаща гремели одна о другую, точно жестяные.
А Талица-то! Переполненная ливнями, она словно встала на дыбы! Крутая мутная волна доплескивает до мостика, и это несмотря на то, что ворота плотины разобраны. Щепа, комья дерна, подмытые потоком кусты — чего только ни несет ярая, вышедшая из берегов река!
Тетя стояла у закутка. Насквозь промокшая, с зонтиком над головой, она показалась Верке очень маленькой, и у Верки сжалось сердце от жалости к ней. И Верка закусила губу.
Губе было очень больно.
Накатывает полосами дождь, ветер трясет оконные рамы. Звенят капли воды, обрываясь с потолка в медный таз.
Верка сонно почмокала губами, потерла кулачком глаза и зевнула, не понимая, отчего она проснулась.
— Бум! Бум-м… бу-м-м!..
Бьют в лемех. Лемех подвешен к березе, в него подают сигналы о выходе на работу по утрам и после обеда. Но сейчас-то ночь!
Мимо избы пролетели телеги с народом. Возница задней телеги стоя нахлестывал лошадь, относя кнут в сторону, чтобы сильнее ударить.
Тревога! Что-то случилось…
Из домов, на ходу одеваясь, выбегали люди и спешили куда-то в дождь.
Верка отпрянула от окна. Ботик вроде бы не на ту ногу. Платье, кажется, надела шиворот-навыворот…
Впопыхах опрокинув таз, загремевший на всю избу, Верка выбежала в сени, кубарем скатилась с крыльца. Ноги разъезжались в грязи, и она падала, поднималась и летела, не чуя ног, на тревожный зов лемеха, прикрываясь от дождя и ветра локотком.
Тревога!
Веню она не узнала, и он Верку — тоже, мокрую, залепленную с ног до головы грязью, в стеганке с болтающимися рукавами. Стеганка вроде бабкина… Э, да не все ли равно! Веня в трусах и майке, посинел от холода.
— Ничего, не размокну, не сахарный! Как что случилось? Плотина! Батя едва ума не решился…