— Своей головой дошел. Он у нас изобретатель! — важно пояснил Веня Верке. — А чего ты — хи-хи? Ты придумай сперва такое, смеяться все умеют. Лене бы мотор найти… Небось ты из города не привезла? Куда как вы, девчонки, недогадливы. Лене бы мотор… Он, может, ракету устроил и запустил бы, а уж трактор…. и слов нет!
Леня — мальчик робкий, застенчивый. Вечно улыбается невпопад. И сейчас жмется в сторонке, тянет:
— Чего вы… Ровно маленькие, на самом-то деле.
— Эх, я бы на городских лыжах… — Веня присвистнул. — В два счета, с любой горы!
— Конечно, — поддакнула ему Верка, — если бы не струсил, конечно.
— Я? — Веня выпятил толстые румяные губы, дунул, точно комара с носа прогнал. — Ха! На труса напала… как же!
Верка поправила пуховую шапочку с помпоном, одернула нарядный свитер.
— Конечно, ты боишься! Поэтому и посылаешь меня вперед! Удивляюсь! — Белый помпон на шапочке подпрыгнул. — Удивляюсь, какие здесь несознательные ребята. Девочек вперед с горы посылают. Фи!.. В городе совсем наоборот… Правда, Маня?
Маня, застигнутая врасплох, послушно закивала.
— Я трушу? — вскричал Веня.
— Ты, — спокойно ответила Верка. — Ты слаб в коленках и даже в чашечке.
Веня трахнул шапкой оземь. И — исчез! Под обрывом.
Был на берегу — и нет его.
— Ой, — запоздало ойкнула Маня.
Вниз к реке быстро-быстро несся клуб снежной пыли. От него отделилась черная фигурка, обогнала снежное облако. Взмахнув руками, растянулась у противоположного берега Талицы.
Маня прижала варежки к щекам и затрясла сережкой.
— Ну, шальной, — проговорил Леня. — Никто отсюда не катается. Сиганул-таки Венька! Расшибся, поди… Тут руки-ноги переломать недолго!
— А з-зачем он меня посылал? — Верка дрожала.
— Нарочно! Посмеяться-то сам не свой.
Верка представила, как Веня лежит, и руки-ноги у него переломаны.
— Я спущусь, — сказала она, и коленки у нее враз ослабли.
— Что ты, сойди с глупого места! — испугался Леня.
Верка отбросила в сторону лыжные палки. И нырнула с обрыва!
Она летела зажмурясь. Ветер свистел в ушах. Лыжи вихрили снег.
Подбросило вверх… Еще толчок! Верка ойкнула и полетела головой в сугроб.
Снег рассеялся. Из сугроба торчали одни малиновые шаровары и белые носочки. Лыжи слетели вместе с ботинками. Лыжи и ботинки покупала тетя, рассчитывая, очевидно, что ее девочка подрастет, прежде чем сигать с берега Талицы вниз головой.
Снег залепил уши, набился в рот. Верка без устали плевалась, выкарабкиваясь на белый свет. Она мотала головой, чихала, вытряхивая комья снега. Ресницы слипались, на них таял снег.
— Здорово! — раздалось над ней восхищенно.
— Ты… — заморгала ошарашенная Верка. — Ты, Веня? Ноги-руки не переломал?
— Хо! Что мне сделается? Жив, цел и голова кверху. Я нарочно упал, чтобы вы с Маней повизжали.
У Верки в глазах потемнело: Веня провел ее. Она, рискуя жизнью, примчалась его спасать, а он жив, цел, и голова у него кверху.
— Разбойни-и-к! — завопила Верка. — Самый первый!
Веня смолчал на это. Он оглядел крутой берег, перевел взгляд на Верку, копошившуюся в сугробе, и сказал:
— Вот оно как… Девчонка, а с этакого обрыва спикировала! Без обману: видно, что из города!
Николай Иванович пришел домой с Вениным папой, председателем колхоза Родионом Ивановичем Потаповым. Плечистый, высокий, Родион Иванович будто переломился надвое в низких дверях, снял кубанку:
— Доброго здоровья! Я на минутку.
Верка сделала домашнее задание, спать легла — дядя с председателем колхоза все совещались.
— …Упор берем на животноводство, — подавшись к дяде, говорил Потапов и размахивал дымившей трубкой. — Полеводство подчиняем этому же фактору. Луга запущены, требуют очистки. С кукурузой ничего вот не получилось, зато клевер, картофель, турнепс дают урожаи. Теперь мы живем рогато! Трудодень окреп. Встаем на ноги. Но, откровенно, колхоз наш не передовой.
«Рогато» — значит зажиточно, богато. Верка это сообразила.
Но к чему дяде турнепс или клевер? Он же на дачу приехал. У него режим, у него сердце!
На печи, свесив жилистую руку, храпела бабка Домна.
Глава IV. Праворучницы
— Ты моя верная! — синичьи, бойкие глаза Мани лучатся. — Ты моя праворучница.
А сколько других словечек узнала Верка! Сначала смеялась над ними, потом прислушалась — и некоторые даже понравились.