— Да, да. — Он со вздохом устроился поудобнее на скамейке.
— Вам лучше?
Он кивнул. Некоторое время они сидели в молчании, затем Тутмос повернулся и с печалью всмотрелся в лицо дочери.
— Теперь, моя маленькая, поговорим, почему ты пришла ко мне с этим разговором именно сегодня.
Она испуганно взглянула на фараона:
— Я... я не знаю, я уже давно об этом думаю.
— Нет. Эти мысли появились у тебя лишь минувшим вечером. И откуда же они взялись?
— Ниоткуда, говорю вам. — Хатшепсут вскочила и нервно прошлась вдоль края бассейна. — Я просто думала о вас, и моё Ка взволновалось из-за того, что вам нужен сын. Ай, может быть, Амон проклял меня и потому я не родилась мужчиной?!
— Тебе не следует так говорить!
— Нет, я буду! — Она резко обернулась. — Из-за вот этого женского тела — все трудности, ваши и мои! Я ненавижу, ненавижу его! — Она сердито провела руками по грудям, как будто снимала одежду. — На самом деле оно вовсе не моё и не принесёт мне радости. Я должна выйти замуж лишь для того, чтобы рожать царских сыновей, сочетаться браком с собственным братом... боги, у меня нет иного пути. Никогда ни одного царевича не влекла к своей сестре настоящая страсть вроде той, какую он мог бы испытывать к какой-нибудь другой девушке. Меня учили, что это возможно, но это неправда, так не бывает! Мы женимся бесстрастно, по велению долга, и не знаем радостей любви, известных всем другим...
— Дитя моё, у царских детей хватает других забот, прервал её фараон. — Ты знаешь не хуже меня, что царский сын должен жениться на царевне прямой линии, в чьих жилах течёт кровь Солнца[55]. Иначе их сыновья...
— Я знаю, знаю! — Она раздражённо отвернулась. — Ну а что вы скажете о царевне, лишённой того, чем может свободно наслаждаться последняя рабыня? Ни одно прикосновение брата не сможет породить этот трепет, эту слабость...
Она умолкла. Фараон, насупив брови, с подозрением глядел на её профиль.
— Ты противоречишь сама себе, — проворчал он. — Очень странно! Только что ты стремилась стать царевичем, а в следующий миг начала мечтать о женской любви. Слабость, трепет — что ты можешь знать об этом, ты, не знающая прикосновения мужчины? Да, пора выдавать тебя замуж, — продолжал он, обращаясь скорее к себе, чем к дочери. Хатшепсут протестующе отвернулась, и он хохотнул. — Да, теперь понятно, что заботит тебя — не я и не то, что я нуждаюсь в сыне, не престолонаследие в Египте, а брак с Ненни. Придётся тебе признать это.
— Да, это тоже.
— И в значительной степени.
Она приоткрыла было рот, затем сжала губы и внезапно закрыла лицо руками.
— Да, я не хочу замуж за Ненни, пожалуйста, не выдавай меня за него... — Рыдания заглушили слова царевны.
Тутмос глубоко вздохнул, взял её за руку и мягко усадил на скамью рядом с собой. Подождав, пока дочь немного успокоится, он сказал:
— Шесу, у меня нет выбора, и ты знаешь это. — Он посмотрел ей в глаза — Несколько минут назад ты пообещала, что охотно согласишься на это.
Она кивнула, ореол лунного света, озарявший её чёрные волосы, заколебался.
— Ты подтверждаешь своё обещание?
— Да.
— Моя Шесу, я должен это сделать, даже против своей воли. Я и так слишком долго это откладывал... но по своим собственным соображениям, а не потому, что ты хотела остаться девственницей. Даже сегодня утром в саду тебя беспокоил не брак с братом, а всего-навсего ибис. И вдруг к вечеру...
— Да, сегодня вечером у меня всё перепуталось. И мои мысли совсем не такие ясные и точные, какими они были в саду. Тогда у меня было лишь одно желание.
— И вдруг где-то между утром и вечером неожиданно появилось другое? В этом я и хочу разобраться.
— Ну не надо, не спрашивайте меня! — Она опять зарыдала. — Я сама не знаю, откуда это взялось. Ведь рано или поздно это случается со всеми девушками, не так ли? Какой смысл говорить о том, что никогда не сбудется... - Голос Хатшепсут прервался. Она поднялась и продолжила: — Не волнуйтесь. Я исполню свой долг, но всё же помните, о чём я вас просила.
— Я тоже просил, — пробормотал фараон. Она стояла рядом с тёмным бассейном, маленькая и одинокая. Отец попытался успокоить её. — Пожалуйста, не принимай опрометчивых решений. Может быть, мне удастся что-то изменить.
Она резко обернулась и взглянула ему в глаза. «Я сказал слишком много, — подумал он. — Надо было попридержать язык. Клянусь всеми богами, сегодня у меня язык без костей!»
55