Ее грусть и одиночество скрашивают общение с племянниками. Они молодые, веселые, еще не сломленные жизнью. Они так же, как кузены, приняли и обласкали Олю. Девочка наконец-то почувствовала себя в кругу семьи. Гуля, дочь Якова, стала специалистом по алжирской литературе, хорошо знала французский. На французском она и общалась с Ольгой.
Больше всех поразил Светлану ее племянник Александр, старший сын Василия. Кто бы мог подумать, что этот боязливый, хрупкий мальчик сделает такую головокружительную карьеру, станет известным режиссером Театра Советской Армии! Светлана всегда была честолюбива, а Америка тем более приучила ее оценивать людей по тому, как они преуспели в жизни, какую сделали карьеру. Она гордилась племянником, даже испытывала волнение, когда после спектакля он выходил на сцену, раскланивался перед зрителями.
Несмотря на известность, жил Александр в небольшой квартирке, убранной с большим вкусом, чистой и уютной. Он совсем не пил, подчеркнула Светлана, хорошо говорил и много читал. Ей так надоели бесконечные застолья с водкой, селедкой, солеными грибами, — без этих «атрибутов» не обходились общения с родственниками.
Светлана общалась и с другими племянниками, но почему-то не обо всех написала позднее в «Книге для внучек». С сыном Якова Евгением Джугашвили отношения у них быстро испортились. «Из доброго и умного племянника я превратился в Женьку — хама и зазнайку», — признался Евгений Яковлевич.
У нас есть возможность взглянуть на пребывание Светланы в Москве со стороны — глазами ее племянников, сына и кузена Владимира Аллилуева. Отношения в этом большом семействе такие сложные и путаные, что разобраться в них очень сложно. Но почти все родственники, как и прежде, обвиняют Светлану в непредсказуемости, нетерпимости, грубости. В общем, клеймо «трудный характер» она носила на себе всю жизнь.
Когда племянник Евгений пригласил ее в гости, Светлана поставила условие: она явится только в том случае, если не рискует столкнуться у него с сыном и невесткой. При этом она не могла сдержаться от оскорбительных выражений в адрес Иосифа и его жены. Пораженный Евгений Яковлевич позвонил брату. «Ты бы почитал ее письма моему руководству, — грустно поведал ему по телефону Иосиф. — Она требует исключить меня из партии, лишить ученого звания и, что самое страшное, требует, чтобы меня после всех лишений выслали на Сахалин!» («Хроника жизни семьи Сталина»).
Поверить в это было нелегко, но не поверить — вовсе невозможно, потому что брат был для Евгения Яковлевича человеком здравого ума и ясной памяти. Но ему еще предстояло на собственном опыте убедиться в странностях характера родной тетки. Светлана все-таки удостоила их семью своим посещением. Жена Евгения Яковлевича, грузинка, накрыла стол «в грузинском стиле». Еще бы, сама дочь И. В. Сталина после семнадцати лет мытарств на чужбине» вернулась на Родину, к родным людям! Евгений Джугашвили свято чтит своего великого деда и в семье сумел создать что-то вроде культа вождя.
Поэтому принимали Светлану с особым гостеприимством не только как родственницу, но и как дочь. Но спустя некоторое время в академию, где служил полковник Джугашвили, пришло письмо, подписанное Светланой Аллилуевой, где она настоятельно требовала «разобраться» с племянником, так как он явно живет не по средствам и имеет побочные, незаконные доходы. Хорошо, что времена наступали вегетарианские: в академии только посмеялись над письмом. А приди такое послание несколькими годами раньше, да еще с такой подписью, и партком мог с удовольствием заняться поисками побочных доходов и «моральным обликом» своего подопечного.
Как выразился один из родственников Светланы Аллилуевой, «она любила всяческую писанину». К сожалению, ее любовь к слову не ограничивалась воспоминаниями. И письма она писала не только «к другу», но и в различные инстанции, похожие на доносы. Сын и племянники отнеслись к письмам как к выходкам нервной, чрезвычайно эксцентричной женщины, как к нелепым происшествиям, которые следовало бы скрыть от посторонних глаз, если бы это было возможно.
А вот Надежда Бурдонская, дочь Василия, отнеслась к тетке без всякого снисхождения — к ее нервам, наследственному тяжелому характеру и нелегкой судьбе. Как матери, ей был непонятен внезапный отъезд Светланы за границу, когда «она бросила своих детей на произвол судьбы». Не верила Надежда и в показную скромность тетки: это, по ее мнению, та самая скромность, которая паче гордости. Светлане всегда нравился шепоток за ее спиной: «Это дочь Сталина». Надежду поразило резкое несоответствие: в своих книгах Светлана была одна, в жизни — совсем другая…