Об отъезде в Москву она до последней минуты боялась сказать дочери. В Москве Светлана продолжает бдительно наблюдать за ней, особенно когда они встречались с родственниками или с представителями властей. «Ольга вела себя замечательно», «Ольга вела себя хорошо», — то и дело замечает она на страницах «Книги для внучек», как будто это так уж важно. Для Светланы, наверное, немаловажно. А читатель, естественно, предполагает, что девочка могла вести себя и иначе.
Историк Рой Медведев считает Ольгу чуть ли не главной виновницей того, что Светлана так и не прижилась на Родине и вынуждена была вернуться:
«Главные осложнения возникли из-за тринадцатилетней Ольги, проявившей самостоятельность и упрямство. Она не желала учиться в советской школе…» («Свита и семья Сталина»).
Большинство знакомых и родственников свидетельствовали об обратном: это Ольге часто приходилось страдать от вспышек необузданного гнева и раздражительности матери. И тут, как всегда, на защиту кузины встал Владимир Аллилуев:
«Нередко в печати высказывались о деспотическом отношении Светланы к дочери. Скажу сразу — это ложь. Они долго жили у меня, и я могу с полным основанием судить об их отношениях. Мать и дочь сильно любят друг друга. Я не знаю больше ни одного человека, кроме Ольги, который бы делал со Светланой все, что ему вздумается. Конечно, они могут поругаться. Светлана может накричать на Ольгу — это обычные ссоры, которые бывают в каждой семье. Но вот проходит пять, десять минут, и они вновь сидят обнявшись. А еще через пять минут Светлана уже готова на любые дела во имя Ольги» («Хроника одной семьи»).
В том, что Москва показалась Светлане неуютной, Владимир Станиславович винит не Ольгу, а детей, близких родственников, которые не проявляли терпения и великодушия, не помогли ей прижиться на Родине. Власти слишком допекали ее своим вниманием, журналисты тоже не оставляли в покое. От всего этого день за днем у Светланы накапливались раздражение и горечь. Уже через месяц она решила, что будущего у них в Москве нет.
Почему-то в «Книге для внучек» она редко вспоминает о своих московских друзьях и встречах с ними. Друзья, окружение всегда много значили для Светланы, едва ли не больше, чем родственники.
Друзья могли бы поддержать ее после возвращения. Но Рой Медведев утверждает, что «старые друзья не спешили возобновить с ней знакомство». Наверное, так оно и было, некоторые наиболее осторожные ее друзья предпочитали не рисковать. В те времена слишком близкие отношения с иностранцами считались опасными, а Светлана все-таки была «американкой».
Александр Колесник писал в своей «Хронике», что Светлана звонила некоторым сослуживцам и старым знакомым, может быть, и встречалась с ними. Но с кем именно, он не уточняет, и, как видно, близость с друзьями юности не восстановилась. Светлана навестила только старого друга, которому посвящены «Двадцать писем к другу», Федора Федоровича Волькенштейна. Но эта встреча оказалась скорее тягостной и не принесла ей ничего, кроме огорчения.
Федор Федорович был очень недоволен ее пресс-конференцией. Он усмотрел в ее высказываниях много подобострастия и неправды. Ему не понравилось ее критическое отношение к Америке, приютившей ее, чрезмерная благодарность к советскому правительству и, конечно, «собачка Си-ай-эй». Светлана с обидой оправдывалась: неужели он не понимает, что она не могла говорить таких глупостей, что ее выступление тщательно «отредактировали».
«Он долго молчал, потом сказал с силой: «Зачем ты приехала? Мы все привыкли к тому, что ты живешь за границей. Твои дети в порядке — ты же знала это. Что ты будешь теперь здесь делать? Ты видишь, как твой приезд использовали для пропаганды? Ведь тебе-то этого не нужно!» Я молчала. Он прав, конечно, как всегда. Я еще не могла сказать ему: «Мы уедем», так как я все еще надеялась. Это было жестоко — не давать мне права любить своих детей. Но он был прав. Это я тоже знала» («Книга для внучек»).
Федор Федорович, или Фефа, как называла его Светлана, был одним из немногих людей, сумевших ее разгадать. Он понимал, что ее возвращение — это иллюзия», что она не сумеет вновь прижиться в Москве. А так как Федор Федорович был очень болен и знал, что скоро умрет, то не считал нужным ничего смягчать и говорил со Светланой откровенно. Через несколько месяцев его не стало.
Владимир Аллилуев, которому по наследству от матери досталась нелегкая миссия миротворца в семействе, любил кузину, защищал ее от нападок. Но при этом очень хорошо понимал сложности ее характера: склонность впадать в иллюзии, жить ими, а потом страдать от разочарований, метаться в поисках очередной иллюзии.