Она надела куртку и застегнула ее на все пуговицы.
У Иоганны тоже болела голова, однако девушка не могла понять, из-за чего у нее пульсирует в висках: из-за запаха раствора серебра или из-за тревог о финансовом благополучии.
– Ты собираешься сейчас гулять? По такому холоду? – с раздражением поинтересовалась она.
– Ну и что? Когда ты по вечерам бегаешь к Петеру, никто ведь не возражает! Я тоже имею право побыть одна, хотя бы четверть часа!
И, прежде чем Иоганна успела ответить, Рут уже убежала.
– Никогда не видел ничего подобного! – покачав головой, произнес Петер. – Обычно стеклянный глаз держится примерно три месяца. Но у господина Вунзиделя его поверхность изнашивается очень быстро. Это все потому, что у него мало слезной жидкости. Даже в здоровом глазу… – Петер осекся, услышав, что Иоганна вздохнула, и поднял взгляд, отвлекаясь от работы.
Когда она сидела вот так, на лежанке, – закрыв глаза, прислонившись спиной к теплой стене, опустив плечи, – она выглядела очень усталой. Кожа у нее под глазами казалась почти прозрачной. Больше всего ему хотелось обнять девушку и гладить ее по голове, прогоняя прочь все тревоги и усталость.
– Что такое? Тебе скучно слушать мои истории? – то ли в шутку, то ли всерьез поинтересовался он.
Иоганна открыла глаза:
– Нет конечно. Просто так здорово сидеть в тишине… Кроме того, – она подвинулась еще ближе к печи, – от тепла меня немного клонит в сон. Но рассказывай же, почему у этого господина из Брауншвейга такие сухие глаза?
Петер нежно коснулся ее плеча:
– Тебе не обязательно делать вид, что тебе это интересно. Я ведь вижу, что мысленно ты где-то далеко. Что случилось, опять неприятности с Хаймером?
Иоганна фыркнула:
– Неприятности… Смотря что ты подразумеваешь под этим словом. Если ты хочешь знать, не подняла ли я очередное восстание, то нет, неприятностей не было. – Девушка махнула рукой. – Давай поговорим о чем-нибудь другом.
– Слушай! Я ведь твой друг! – Петер ткнул себя пальцем в грудь. – Вместо того чтобы открыться мне, ты прячешься, словно улитка, которую кто-то неосторожно взял в руки.
Иоганна рассмеялась.
– Спасибо за сравнение с улиткой! – отозвалась она, но лицо у нее было уже не таким мрачным, как прежде.
Петер ждал. Заставить Иоганну что-то рассказать было невозможно.
– Ах, я даже не знаю, что со мной! – наконец начала она. – Может быть, все дело в том, что сегодня пятница и я тоскую по своим походам в Зоннеберг.
– Попрошайничество у Фридгельма Штробеля? Видит бог, ты не много потеряла! – презрительно отозвался Петер.
Он не любил скупщиков. Те богатели, а всю ответственность несли стеклодувы, да-да! Кроме того, Штробель был из тех людей, которые предпочитали снижать цену за счет производителя. Ему было все равно, пусть стеклодув хоть в лепешку расшибется, – главное, чтобы он мог договориться с клиентом! А клиентов у него было предостаточно. Говорили, что в мире не найдется крупного города, где Фридгельм Штробель не знал хотя бы одного покупателя стеклянных изделий из Лауши или игрушек из Зоннеберга. Лишь немногие скупщики давали стеклодувам и игрушечникам больше заказов, чем Штробель. И хотя условия у него были просто ужасные, поставщики прямо-таки осаждали его лавку.
– Радуйся, что ты больше не зависишь от этого головореза, – сказал Петер, когда Иоганна промолчала. – Я еще прекрасно помню времена, когда твой отец с трудом выкраивал деньги на заготовки!
– Тут уж ничего не поделаешь. Стеклодувам приходится выкладываться, но зато скупщики заключают сделки. А в этом вопросе Штробелю нет равных, – сухо отозвалась Иоганна.
Петер подошел к камину, открыл выдвижной ящичек и подложил в него немного щепок.
– Ну да ладно. И все же я не верю, что твоя подавленность связана с тем, что ты тоскуешь по Штробелю!
Девушка опустила руки на колени.
– Честно говоря, я тоже не знаю, что со мной. Отца нет всего пять недель, а мне кажется, что прошла уже целая вечность. У нас нет даже времени подумать о нем! Каждое утро уходим из дома до восхода солнца, а когда возвращаемся обратно, уже снова темно. Не успеваем стирать, готовить еду, кругом пыль, в доме холодно. – Она с упреком посмотрела на Петера, словно он был виноват во всех этих неприятностях. – Как-то так получилось, что это больше не наш теплый дом, где приятно пахло жареной картошкой. Вставать, идти на работу, возвращаться домой, ложиться спать – больше ничего мы не успеваем. И все это ради нескольких марок, которых не хватает на жизнь, но и умереть от голода они не дают…